– Заткнись ты, старая кляча! – орал Греб. Как же он вообще может с нею жить? У него было больше книг, чем я
Часть 1.
Кажется, будто прошел год с тех пор, как я писала что-то длинное и честное. С возрастом… начинает фигурировать фраза «с возрастом», а еще откровенничать хочется меньше. Но не откровенно – значит никак, а мою творческую натуру это ведь тоже ебет.
Поэтому я разорилась на бутылку вина, а ты разорись на аккуратность комментирования и восприятия, пожалуйста, а то я так и не научилась «не обращать внимания».
Текстов, вернее заголовков накопилось около семи. История о том, как мы с Леной Левон попали в логово миллиардера, свидание с Аленой Свидировой, пять писем от первых, прочитавших мою книгу людей, роман, который возьмет место действия в аэропорту Жуковского… И отдельная тема, о которой текст выйдет такой, что ни в какой инстаграм не поместить. И слава Богу.
Даю тебе пятнадцать минут. Наливай вина, ставь что-то помелодичней, и поехали. Только я нашла укромное местечко на крыше, как сюда подтянулись медитировать и очищаться на полную луну. Видимо, у меня в этот раз своё очищение.
Этим текстом я закрываю вопросы, которые могли возникнуть из когда-либо написанных и прожитых мною историй.
Ответы крутятся в голове так давно, что не говорить уже невозможно. Это работает, согласись?
Можешь не говорить – не говори. Можешь не делать – не делай. Можешь не быть – не будь. Ну, ты знаешь.
За сюжет будет взята история о том, как я писала аудиокнигу. Ты вообще понимаешь, что это такое, читать в микрофон свою жизнь? А позвать других в этом деле поучаствовать?
Но я затянула со вступлением…
Если бы я делала одну единственную приписку к своей книге – я бы сказала: всех прощай и ни с кем не прощайся.
В январе мне позвонил мой друг Лис и выругался в трубку:
– Даша! Как ты могла так поступить? Что это за кошмар вообще?
– Что?..
– Кто озвучивал письмо от Антона?!
– Звукач наш…
– Ты что, издеваешься?! Это же вообще не похоже на его голос!
А дело было так: декабрь, Питер, комната на Моховой с потолками в четыре двадцать (примечательно, что я под ними даже ни разу не накурилась), мой двор, в котором снимали «Собачье Сердце», магазинчик с вином и минимальным количеством продуктов, которых, однако, достаточно, чтобы сделать хороший завтрак, снег, «уберы» туда-обратно до звукозаписывающей студии, я и звукорежиссер.
Дошли до письма от Антона (кто читал или слушал книгу – знает, о ком речь), думаю, ну совсем не звучит, если я буду читать такое «мужское» письмо женским голосом. Вот мы со звукачом, озвучивающим японские мультики, и поменялись.
Реакция друга меня убила, потому что он был прав. Мужской голос мы в итоге вырезали, а я поняла: это как с именами. Я не меняла имена в книге, потому что история стала бы враньем. Имена идут их носителям, это важно. Как можно вот так взять и назвать человека по-другому? Сабрина не должна быть Маргареттой, Леша Кувалинни не должен быть Петей Минетинни, Леля Горчица – не Оля Майонез, а Каролину Дутку не может озвучивать Ангелина Труба.
Слава Господу, первая аудиокнига за две недели получила статусы «бестселлер» и «хит продаж». Я, правда, с окончанием первой записи словила ту ещё депрессию. С момента, как мы с Федей разошлись (23-го апреля 2018-го он позвонил и сказал, что it’s over), прошло семь месяцев, в течение которых меня не было. Я не жила, я следила за собственным «жизнеразвитием». Вика Туркина вчера хорошо это описала, говоря о себе: «просто всё это было настолько жёстко, что в какой-то момент я переключилась из проживающего в наблюдателя», но она с Денисом Казаковым, который, кстати, сидит сейчас напротив и как раз пишет, ещё расскажут вам свою очаровательную и ну очень незаурядную историю.
Тут нет ничего нового, я понимала это в тот самый момент, когда прижимала трубку к уху на Бали. Одной из первых мыслей было «я не хочу страдать год. Я же себя знаю. Год я буду это переживать, год придется опять быть single». Так и вышло. И 23-го апреля 2019-го года мне написал Романов. Ровно год. Я не знаю, как эта фигня происходит.
А в декабре 18-го, получив отмашку о конце записи, я поняла, что мне не с кем это отпраздновать. Бойся таких моментов, они очень бьют. Сейчас мне смешно и странно с этого, ведь в городе было столько хороший людей. Не было только меня. Тогда я улетела в Израиль на свидание с надеждой восстановления долгих и крепких отношений с Богом. Эта история есть на сайте, можешь её прочитать.
Я вернулась из Израиля и на следующий же день встретилась с редакторами обсудить запись второй части. Успех первой означал следующее: на все мои ебанутые идеи мне дали зеленый свет.
– Это не стандартный проект, – сказала Лера, – И подходить мы к нему будем тоже не стандартно.
Я предложила:
– Что, если пригласить реальных героев книги озвучить самих себя?
Было решено не палить контору в сетях, а устроить сюрприз слушателям.
Ничего не показывать было сложно. Я представляла, как охуеют те немногие, кто читает блог с 2015-го.
Вот гуляет человек, слушает книгу, и вдруг, вместо меня слышит знакомый голос, который когда-то повлиял на его собственную судьбу. Человека, который давно вышел из круга социальных сетей и живет себе спокойно своей жизнью. А тут оп – он живой, настоящий, читает тебе лично. Это же сказка – иметь возможность нырнуть в историю так глубоко, чтобы слушать её от тех, с кем она действительно происходила. Давно пользуюсь схемой: делай продукт, от которого сам бы ссал кипятком.
Но вернемся на Таганскую, где мы встретились с редакторами, чтобы это решить. Практически всё действие второй части аудиокниги происходит в Америке. Понятно, что тащить американцев озвучивать самих себя мы не собирались, такого бы нам не позволил бюджет. Хотя Олег, звукорежиссер в московской студии, вдохновившись процессом, и отметил как-то, что здорово было бы мне метнутся туда, записать звуки улиц и уж точно настоящий спектакль разыграть.
Я не парилась, что иностранные герои не озвучат себя, ведь «героями» по замыслу сюжета я сделала не их, всех этих незнакомцев со своими удивительными историями. Они – лишь способ натолкнуть читателя на мысли об альтернативах в выборе жизненного пути. «Герои» здесь другие. Все те ребята, которые первыми выходили на дорогу и имели смелость об этом писать, говорить и показывать. Именно этих, молодых, дерзких и злых, ищущих и идущих, я и хотела увековечить. Показать, как каждый из нас к своей правде шел, и куда вышел. Тех первых, кто создавал свои блоги в контакте, говорил без прикрас и действовал по зову сердца. И начиналась эта вереница героев с одного, неизменно пребывающего во всех моих американских историях 15-го года человека, который вполне себе говорил на русском и даже жил в Москве. На этот раз редакторы четко сказали мне: пишемся в столице. Питерская студия совершила такое количество косяков с первой частью, но повтора истории никому из нас не хотелось.
Итак, у нас были все возможности его позвать.
Последний раз мы виделись год назад на его выступлении. И встреча та была крайне неловкой.
Отвлечься на нее? Тебе интересно?
Ну давай. Хотя, в таком случае, сначала надо мотануть аж на два года назад. Январь 2017-го. Мне приходит идея создать «Выходи во двор».
Я ищу команду. Федя, с которым у нас уже полгода как длится необъяснимая и выворачивающая меня наизнанку связь, был первым, кто сказал своё «да». Само так получилось, что когда я стала перечислять нюансы идеи, он каждым советом автоматически доказывал необходимость своего нахождения в команде. Не каждый парень взломает любой замок, в конце концов. А потом я предложила участвовать Дёмину. Мне нужен был человек с опытом путешествий, а значит жизни, и аудиторией (живой аудиторией тех, кто готов за ним идти, кто любит его за идею, а не за вылизанные фотографии и подбитые под схему «правильности» инстаграмные говно-посты). Мы сделали совместную вылазку по городам, и даже замутили по истине бомбическую фотографию для анонса, где мы сидим у палатки и разводим костер прямо в его квартире. Фотографировали нас его девушка и мой парень.
Правда, красиво? Ну, впрочем, как всегда.
Четвертым в команде был мой друг детства, профессиональный походник. Однако, в последний момент Дёмин резко слетает, аргументируя это лично мне тем, что, по его мнению, я всё ещё в него влюблена. Мои вежливые попытки убедить его в обратном ничего не изменили. На прощание он врубил мне в морду фразу, от которой меня перекосило: «Между мной и тобой никогда ничего не было и не будет». Говоря это, он смотрел мне в глаза. Когда люди врут, отвернувшись, это еще хоть как-то простимо. Но это же Дёмин. Он глаз не отводит. Такая фраза была бы уместной в диалоге, где я предлагаю встречаться. Но в ста метрах от меня стоял Иуанов и Ронжин, в которого я уже по уши была влюблена.
Короче говоря, меня это разочаровало. Не потому что он меня задел. А потому что первая часть этого предложения была очевидным враньем.
Следующий год мы не общались.
Март 2018-го. Я приезжаю в Питер, чтобы выступить самой (нужно было подзаработать), разбавить серость балашихинских дней и прийти на его творческий вечер. Прикольно, да, как мы это называем? Ну а как по-другому? Сейшн? Мы все-таки не секта. Спектакль? Мы не актеры. Концерт? Это оставим звездам эстрады. Лекция? Да упаси Господь, называть делёжку душой лекцией.
Самое смешное – я тогда не сказала Феде, что иду. А ведь они давно были знакомы. Не призналась по одной причине: это было слишком личным, да и я не хотела, чтобы он ревновал. Еще в Индии у нас случился момент, когда я впервые сказала ему что-то по истине страшное. Я сказала: «ты меня не понимаешь». И та сторона меня, про которую я говорила, как раз была той, которую понимает Дёмин и не понимает он.
Со временем я всё более начну смиряться с простым фактом: найти того, кто соприкоснётся со всеми гранями твоей души (если она всё же многогранна), практически невозможно. Походу, это просто надо принять. Причин для классической ревности я в помине создавать не собиралась. Просто это личное. Моё.
Дёмин заканчивал свой российский тур в Питере, дальше Киев и Минск. Мне не хотелось, чтобы он знал, что я приду. Сцена тут одна, зачем устраивать дополнительные? Потому я попросила подругу взять билет на ее имя, +1. В итоге со мной пришла целая арава друзей. В магазине на первом этаже я успела купить Жигулевское, сушеную воблу, и даже обвязать её ленточкой (ну, если ты читал книгу – то поймёшь). В пакет я также положила свою книгу заметок. Хотела передать в конце, да и то не точно.
Но весь мой гениальный план оказаться незаметной пошел коту под хвост уже на входе: билеты проверяла его жена. К тому моменту она уже стала его женой.
– Даша?!? – она смотрела на меня с истерическим, но как бы позитивным удивлением, стеклянными глаза и аккуратно приобняла меня тонкими холодными пальцами, словно смерть. Я ненароком глянула, нет ли у нее косы в руке, когда кисти направлялась за мою спину.
Поднимаясь по лестнице на последний ряд, я со страхом пробежалась по залу глазами. Ни одного уставившегося. Ну, слава Богу. Меня никто не узнал. Мы заняли единственный свободный в конце ряд.
На сцене зажегся луч света, Дёмин дошел до микрофона и сказал душевную речь, суть которой следующая: «Привет. Спасибо, что пришли. Я сделал этот вечер для того, чтобы с вами попрощаться. После этого я исчезну с радаров». Он говорил что-то неопределенное про то, что уходит в плаванье. Договорив, он взял гитару и запел песню Боба Дилана «Blowing in the wind».
Сердце замерло.
Если это последний раз, когда я его вижу, я не могу сидеть на последнем ряду. И как неуклюжий партизан, с ромом «Малибу» в руке я, пригнувшись, стала перебегать на пустые сиденья поближе к сцене. Шестой ряд, пятый, третий… Подсаживаясь, я вижу, что люди улыбаются мне как-то по-домашнему снисходительно. Неужели всё-таки узнали?
Нет, всё равно далеко. Второй ряд! Одно местечко! Вон, рядом с тем пацаном. Господи, хоть бы это место не пустовало лишь потому, что его девушка вышла в туалет. Врываюсь.
– У тебя свободно? – шепотом. – Можно сесть?
– Да. – он перекладывает куртку и рюкзак на пол.
Уже через полчаса я понимаю: ну всё. Книгу можно не писать. Дёмин сказал всё в стократ лучше. На каждом рассказе я закрывала глаза, каждую песню пропевала. Я повторила несколько раз слово «пиздец», впервые понимая, что большего я просто не могу сказать, чтобы передать это чувство максимального пика. «Мой милый, ты всего достиг… Ты говоришь теперь верно, даже выше верного. Выше того, чему я могла тебя научить. Выше меня. Я тобой так горжусь».
«Малибу» закончился, я побежала за чистым виски в бар. Пока я ждала заказа, ко мне подошла его супруга и продемонстрировала безымянный с золотым кольцом.
– Ну, а что из этого какое-то публичное событие развивать, – рассуждающе отвечала она на вопрос, который я не задавала. – Мы поехали и расписались.
– Это здорово! Поздравляю!
Я говорила искренне. В любом случае, кольца никогда для меня ни хрена не значили. Не с точки зрения «замучу-ка я с женатым», такого в моей биографии, слава Богу, нет. Просто, как сказал Борис из «Опасных ребят» как-то раз на минском балконе: все мы все равно одни.
Вечер продолжался. Его жена всё поглядывала на мою реакцию с первого ряда. А я просто задыхалась. Мы с соседом уже крепко держались за руки. В какой-то момент, увидев на его руке браслет с именем оппозиционера, я решила, что могу себе это позволить. У меня просто сил больше не было переживать это одной. Весь зал разделился за две группы: таких, как я и он, сидящих на краешке, с горящими газами, и тех, кого тянуло в сон и за шавухой. В тот момент мне казалось, что вот уже два года, как я обманываю саму себя, притворяясь, что всё в порядке. Слова Никиты были для меня речью однополчанина. Мирная жизнь опять теряла свой смысл. Эти щенки и понятия не имеют, что такое – жить.
В своем повествовании от дошел до Штатов. Вот Техас, где его приковали наручниками, Лос-Анджелес и Венис Бич с его бомжами, а вот и должна появиться я… Это было какое-то невероятное чувство. Прочитает или не прочитает? Написал ли что-то вообще? Я представила, как сейчас прозвучит мое имя. И никто в зале не будет знать, что вот она я, сижу тут, рядом. Тарантино здорово изобразил это в своём девятом фильме. Если ты такой же фанат, как и я, то уже видел, как Марго Роуби завороженно оглядывала зал в моменты, когда она появлялась на экране.
– Сан-Франциско… – а дальше он молча начинает листать. Раз, два, три, четыре. – Самолет приземлился в Южной Корее.
В этот момент моё сердце и рука, которой я держала парня, сжались. Дальше случилась сцена, из-за которой я от части и рассказываю эту историю, потому что это очень комично. Осознав, что меня в рассказе уже не будет, я повернулась к своему соседу, и с видом прожженного жизнью капитана, прищурив глаз, сказала:
– Ты вообще знаешь КТО Я?
С не менее героическим видом он, глядя мне в глаза, отвечает:
– ДА.
В конце Дёмин показал фильм, который монтировал, кажется, больше года. Я играла в темноте, как дирижер, невидимой палочкой в моменты, когда знала, что сейчас он сменит кадр… И никто не видит меня, дирижера, повторяющего другого дирижера, движение за движением. «У каждой мечты своя цена». Да. Это точно.
Рассказывать остальное в подробностях мне в падлу, иначе выйдет на очередную книгу, поэтому пройдусь по фактам. После окончания Дёмин сам подошел ко мне с женой и предложил пойти поужинать куда-нибудь всем вместе. Я ошалела, но не подала виду. В компании человек десяти, 90 процентов из которых – мои друзья, мы отправились в хинкальную. Его жена сидела между нами. Поговорить по душам не представлялось никакой возможности, а я была в таком восторге, что мне не терпелось отдать ему должное за лучший театр одного актёра (если это, опять же, можно так назвать), на котором я когда-либо присутствовала. Мне было понятно, что каждая спетая песня месяц или больше репетировалась и в студии, и дома до идеальной ноты, идеально задетой струны. Каждое слово вымерено, и отстояло свое право на место в тексте. Когда он читал, я продолжала за него строчки. Мне не терпелось сказать ему «спасибо».
В конце концов, сквозь знатную долю неловкости, мне удалось увезти его на пять минут за соседний столик, где я и вручила свой подарок в виде воблы и книги; Нет, ты ведь точно не поймешь… Прошлый и единственный раз, когда он выступал, в 2015-м, я была в Лос-Анджелесе, и лучшая подруга передала ему мой подъеб и «велкам ту Раша спустя три года» привет в виде Жигулевского и воблы. А тут я такая красивая, как бы лично. Не суди строго. В сравнении с Тедом Мозби, это МИНИМАЛЬНЫЙ символический жест. Не ради таких ли символических жестов мы, в конце концов, и живем? А ведь их не так уж много будет в твоей жизни.
Мы говорили о многом. По большей степени, о нём. Но Никита был в самом пессимистичном расположении духа.
– Я подумываю отменить выступления в Киеве и Минске.
– Ты что, с ума сошел?
– Количество вложенных мной сил в этот вечер и энергии, полученной от зала в ответ, измеряется в соотношении три к одному. В лучшем случае. Только Питер, наверное, был более-менее близок к эквиваленту.
– Никита, пойми, дело не в количестве… Есть те, для кого это значит целый мир! Я плакала и смеялась! И это никак не связано с тем, что мы лично знакомы! Ты нужен этим людям! Ты нужен своим! Пожалуйста, езжай.
Он тогда кивнул мне с самой грустной на свете улыбкой. Я так и не успею как следует убедить его в том, что он делает великое. Что он из тех немногих, кто действительно способен и потому ДОЛЖЕН менять мир. Его жена даст понять, что отведенное на личные беседы время закончилось. Перед тем, как они уйдут, она с видом победившей, как бы снисходительно извиняясь и поддерживая, опять же, несуществующий диалог, скажет мне что-то в стиле «просто судьба так распорядилась, но видишь, как здорово вышло, я с Никитой, ты с Федей, все счастливы».
– Когда выйдет твоя книга? – спрашиваю я Никиту уже на улице.
– Не бойся, Даш. Твоя выйдет раньше.
– Очень в этом сомневаюсь….
Через неделю он опубликует последний пост в своём блоге. Скажет, что оставшиеся выступления отменяются, и окончательно исчезнет. Я вернусь в квартирку друга, размером с вагон-купе, с совершенно разбитым сердцем и попытаюсь передать свои чувства, но у меня, конечно, ничего не выйдет. Не помню другого момента в своей жизни, когда я так искренне плакала за кого-то еще.
На следующий день я написала заметку:
Есть такие люди, которые всю свою жизнь занимаются тем, что ищут понимания. В любовнике, в друге, в дороге, в толпе, в горах… Поют, зовут, кричат “ау”. Иногда им удаётся ухватить заветное взаимопонимание как мимолётную комету, пока она ещё летит. Но через миг комета догорает, и они вновь остаются наедине с чёрным небом. Ищут дальше, ищут, но почти всегда не находят, и всё потому, что нет нигде их душе пристанища и некуда им ехать, кроме как куда угодно и некуда им выть, кроме как в бесконечное небо…
Очень редко я встречаю таких людей. Глядя им в глаза мне хочется плакать. Я вижу в них своё отражение.
Вот это отступление. Ты еще помнишь, с чего мы начали?
Господи, мне кажется, к моменту, когда закончится этот текст, от моей души ничего не останется. Привет с Камчатки, кстати. Продолжим. И-и-и…. обратно в 2019-й:
Метро Таганская. Кафе, стол. Мои редакторы. Я. И вопрос на повестке дня.
– Слушайте, в общем, есть нюанс… – говорю я и замолкаю. – Он до сих пор не знает, что есть в моей книге. Я не решилась ему сказать.
– Та-а-к… А в чем именно проблема?
– Мало того, что я о нем написала, я еще и скопировала в книгу наши письма. А он давно избегает социального мира и вообще женат. Я не знаю, как он отреагирует.
Честно говоря, после выхода книги в моих планах было съебаться куда подальше, чтобы ни одна бомба или заказной убийца до меня не долетели. Таким гениальным решением я собиралась избежать неуклюжих разговоров с некоторыми людьми, которых я, как козленочек, без спросу «посчитала» (эту отсылку поймут только дети 90-х, мультик был такой). А тут получается, что аудио выходит вперед печатной, а я ещё надолго подзависну в стране.
– Так, ладно, значит Дёмина пора предупредить. Как думаешь, он может согласиться себя озвучить?
– Я не знаю. Но скажу так: Никита был первым после Конюхова, кто вообще о путешествиях стал писать публично… Если он согласится, это будет просто охуительно.
– Окей. Значит ждем, когда ты с ним поговоришь. А с Антоном что?
– Не думаю, что он согласится. Я бы очень удивилась. Я, конечно, могу спросить, но смысла нет.
Об Антоне я выдала в книге такие факты, что ебнуться можно, но было дело, он сказал: пиши, что хочешь. И я эти слова, знаешь ли, запомнила. После встречи на Таганской я спускалась в метро в шапке волка. Я купила ее еще на Бали в 2013-м году, Антон ( на тот момент мой парень) вечно у меня ее воровал, пока, в конце концов, не отбил ей пьяным одно ухо. В последствии каждый раз, возвращаясь на Бали, я буду покупать себе такую шапку. Вторую я забыла в метро, третья была единственной в магазине и совсем не по размеру, так что чую, и сейчас я уеду с новой. Ах да, эту часть я писала на Бали. Так вот, я заходила в метро в третьей по очереди шапке, когда, стоя у турникета, заметила пацана по ту сторону, который на меня уставился. Встретив мой взгляд, он с улыбкой поднял в воздух два пальца. Я уж было подумала, что парень просто отдает респект за шапку, как вдруг разглядела знакомые черты лица. Антон.
Да ну нахуй.
Последний раз мы виделись три года назад. С тех пор, как он определился с тем, что его девушка – все-таки его девушка, а мой Федя – всё-таки мой Федя (официально парнем он мне станет только спустя девять месяцев), мы перестали ocasionally спать.
– Антон?!
Он кивнул, кинул прощальную ухмылку и пошел на эскалатор.
Ну нет.
На дикой скорости откопав дедушкину социалку, пробегаю турникет и несусь по двум эскалаторам. Где-то там я его и догнала.
Уже на улице, у реки, печально улыбнувшись, он скажет:
– Мы с тобой увиделись на вечер. Затем снова разойдемся по своим жизням. Интересно, когда будет следующий раз?
Озвучивать он себя отказался, конечно, «девушка не поймет»… Девушки всегда почему-то «не понимают». Что, в свою очередь, не понимаю я, но это уже совсем другая история. Как же я была этой встречи рада. Мы засели болтать в кафешке. Он как всегда взял счет на себя. Я по этому так скучала… Помню, как плакала в Грузии в курилке ресторана, а официанты тащили мне бесплатное вино, когда Федя в очередной раз предложил разделить счет. Мы сидели двумя парами за одним столиком, и Дима угощал Дашу. Как ты уже могла заметить, не бывает идеальных парней. Один платит за счет, другой не трахается на стороне. За разговором мы с Антоном со скоростью света начали восстанавливать прожитые по отдельности года. Уйдя в туалет, я подумала: каковы были шансы, что в городе двадцати миллионов мы встретимся в этот день? И, вернувшись, спросила и сказала всё, что нужно было спросить и сказать. Мы пожелали друг другу любви и произнесли много добрых вещей. Это было прекрасно.
Запись в студии началась. Первым пришел мой друг Лис, столь недовольный левой озвучкой. Теперь у него была возможность это исправить, как минимум, озвучив самого себя. Следующим должен был идти Дёмин. На всю жизнь запомню, когда в 15-м я выложила скрин нашей переписки, и он попросил удалить её со словами «я надеюсь, ты сделала это в бреду». Я тогда чуть со стыда не сгорела.
– Никита, привет. Прозвучит драматично, но нам надо встретиться.
– Без проблем, давай завтра на Чистых?
– Давай.
Я понимала: если он со своей женой еще вместе, шансов на успех просто нет. Дай Бог, мне сойдет с рук, что я вообще о нем написала. И всё-таки, у меня было предчувствие, которое может понять только женщина. Прорепетировав пять раз свою речь, я читала одну и ту же строчку папиного сборника Довлатова, стараясь не подавиться вином, когда он плюхнулся напротив, произнеся на выдохе:
– Привет! Ну, я только что развелся! А у тебя как дела?
– Ура-а-а! – закричала я, и сразу осеклась, не в силах снять с лица ублюдскую улыбку, – Прости, ты очень переживаешь?
– Сейчас уже нет. Это было ожидаемо. Ладно. О чем ты хотела поговорить? Выкладывай.
Ох, Дёмин, надеюсь, ты этого не прочитаешь. А в крайнем случае, надеюсь, что ты уже смирился с тем, что у меня нет никакой совести.
Часть 2.
Я выдавала информацию по кускам, как партизан. Хуёвый партизан, которому настала пора «по-хорошему» во всём сознаться.
– В общем, я тут книгу написала.
– Это я знаю.
– А еще есть аудиокнига…
– Первая часть вроде бестселлером стала, да?
– Да. Откуда ты знаешь? Ты же на меня не подписан.
– Ну, я поглядываю иногда. Так в чем вопрос?
– Сейчас, я придумаю, с чего именно начать.
– Давай
– Ты есть в моей книге.
– Так.
– А еще там есть фраза, что все герои вымышлены. Что как бы освобождает меня от юридической ответсвенности…
– Даш, я правильно понимаю, что ты пытаешь сделать вид, что у меня есть выбор, но на самом деле его нет?
– Совершенно верно!.. – восклицаю я радостно, и заминаюсь. – Как ты к этому относишься?
– Ну, если там описана наша личная встреча, и всё, то окей, пожалуйста…
– Э-э-э… Ну в общем, не только…
– А что ещё?
– Ну там еще есть…
– Да руби уже как есть.
– Я использовала нашу с тобой переписку. Как прием. В течение полугода моей жизни в Америке любовной линией в сюжете запущена наша переписка.
– Ага…
– Я понимаю, что это неправильно, я должна была тебя предупредить. На самом деле практически всем героям я показала, что про них написала… И не смогла показать тебе по одной простой причине: мне было неловко. Ты прекрасно знаешь, что я питала к тебе теплые чувства, и если бы я скинула тебе текст, то получилось бы, что я как бы скидываю его на проверку. Проверка не требовалась… Ведь письма написаны, их, в отличие от диалогов, не переврать. То есть по сути, получается, я бы кидала тебе текст, чтобы ты его прочитал. А мне не хотелось, чтобы ты читал. Прости меня пожалуйста.
– Хорошо… Я понял. – снисходительно и растерянно отвечает Никита. – Значит, ты хочешь попросить меня, чтобы я не читал книгу? Давай я не буду…
– Нет, снова не то.
– Господи! Даша! Скажи уже как есть.
На одном дыхании я выпаливаю.
– Я хочу, чтобы ты озвучил самого себя в моей аудиокниге.
Повисла страшная тишина.
– А. Ну окей.
«НУ ОКЕЙ?!»
Я боялась год этого момента. Год. А он ответил «ну, окей».
В следующий раз мы встретимся за полчаса до записи, в кафешке неподалеку от студии. Я буду ехать из Балашихи с огромным букетом цветов от Лешки Шилова. Столько роз мне не дарили никогда в жизни. На тот момент. Пытаюсь вспомнить, в чем был повод, и был ли он вообще? За эту зиму-весну Лёша стал моим самым дорогим подарком. Влюбил в себя мою бабушку и вернул мне чувство «дома» по отношению к Балашихе. Смотря на этот букет, можно было подумать, что за мной ухаживает продюсер с какого-нибудь телеканала, а не мальчишка-студент из Бауманки.
Я настолько боялась, что Дёмин слетит, что решила показывать ему текст в максимальной близости к студии и под моим строгим присмотром.
– Так, какую главу открывать?
– Она так и называется. «Никита Дёмин».
Отставив в сторону рюкзаки, мы сели по одну сторону стола и уставились в текст.
– Надо же… Дословно всё помнишь. Я бы так не смог… Ты молодец. А кого ты уже записала?
За неделю до этого на сутки в Москву залетели Настя Сысоева и Денис Кудрявцев… Если прочтешь книгу, тебе станет ясно, чего эта озвучка стоила Насте. Мы проговаривали фразы, каждую по очереди, специально стараясь не заглядывать вперёд. Под конец я ей прямым текстом из соседней комнаты сказала – можешь не читать. И всё же, она озвучила всё и даже обошлась без водки. Интересно, как по-разному выходило у каждого с тем, чтобы озвучить самого себя. Настя прочитала всё с иголочки, мы попросили подправить интонацию и перечитать что-то буквально пару раз. У Дениса, в противовес, в книге была всего одна строчка с прямой речью, и её мы писали минут пятнадцать.
– Ден, просто будь собой. – смешная фраза, правда? Она еще никому ни в чем не помогла. Пришлось растрактовывать. – Ты сказал это спокойным тоном. Как спасатель. Убаюкивающий, твердый и спокойный тон. «Опасно так стоять тут одной, ты знаешь».
Вообще, конечно, было предельно комично, когда я почти каждому из ребят успевала сказать: «нет, милый, смотри, как ты это сказал..». И в такие моменты я не добавляла к их интонации «своего». Нет. Я просто действительно досканально помнила, как это было сказано. Мой мозг записывал всё, не уступая в качестве диктофону.
– Денис, вот представь, что я как обычно истерю, – подключается Настя. – Как ты со мной в таком случае разговариваешь? Вот таким тоном и читай.
Димка Иуанов не мог перестать разговаривать вычурно, нам приходилось инсценировать разговор, чтобы он переключился с режима радиоведущего на повседневный тон. Сашка Виноградов, на удивление, с его нелюбовью к публичным выступлениям, был очень даже неплох. Каролину я услышу вместе с тобой, потому что она записывалась, когда мне пришлось уехать. Папа сказал всё с первого раза так идеально, что звукорежиссер оглянулась на меня в изумлении… Но вся их речь вместе взятая раза в три меньше текста, отведенного Никите.
Помню, как в Индии показала эту часть Феде. Он читал долго, и когда прочел до конца, просто повторял «пиздец».
– Милый, может пойдем позавтракаем?
– Погоди….Пиздец… Пиздец… Это пиздец…
Кажется, в тот момент, при том, что мы были максимально счастливы вместе, он всей душой болел за то, чтобы у нас с Дёминым всё вышло.
Но вернемся в Москву. Выкурив по сигарете (он всё так же курит красные «Мальборо»), мы с Дёминым зашли в студию. Мой текст был записан заранее, Никиту мы писали «поверх». Чтобы выходило живо и складно, я читала ему в микрофон свои реплики из комнаты звукорежиссёра. Иными словами, мы друг друга не видели, а только слышали. Зайдя в ту маленькую комнатку и надев наушники, он был как рыба в воде. Весь день мы просто угорали.
– «Тебе хорошо?» или «тебе ХОРОШО?» «ТЕБЕ хорошо?»
– Господи, можно я выйду?…
Дошло и до писем. Он стал озвучивать их, одно за другим. Тогда, в 15-м, находясь за полмира, я читала каждое про себя его голосом, и сейчас реальность, нота в ноту, накладывалась на воображение. Мы смеялись, стеснялись, выдыхали и продолжали записывать, выходя в коридор из разных комнат на кофе и туалет. В моменты, когда мы встречались на перерывах глазами, казалось, что нам обоим всё понятно. Но мы об этом молчим.
– Было бы здорово добавить звук улиц Сан-Франциско! – мечтательно говорит звукорежиссер, пока мы с самым непринужденном видом ожидаем кофе, как будто это мы, просто как актеры, чью-то книгу по ролям озвучиваем. – А если бы вы еще спели вместе!
При записи за моей спиной сидели девочки-редакторы. Я держалась профессионально, как могла. Но к концу сессии, на мгновение, сбилась с заданного мозгом режима, и въехала:
Мы находимся в одной из лучших студий столицы и записываем свою жизнь для самого большого издательства самой большой страны. Могла ли я представить три года назад, когда всё это происходило, что мы будем сидеть, каждый у своего микрофона, и увековечивать нашу молодость… На-все-гда. Мы умрём, а наши дети смогут показывать эту книгу своим детям…. Мы умрём, а люди будут продолжать смеяться и плакать от нашей истории.
Я старалась оставаться здесь, не ударяться в ностальгию. Держаться бодро. И всё же, поблагодарив режиссера, девочек, Никиту, взяв свой огромный букет и упав в машину к Шилову, я скажу только одну фразу: «где тут ближайший винный?!»
Мы поедем обратно, в 19-й, в настоящую жизнь, к пацанам, которые уже приготовили ужин, развесили воздушные шары и ждут нашего появления; домой к Денису Кетову, с которым меня так хотел познакомить лучший друг Лёши, Эдик (он потом будет себя за это проклинать). Я пройду мимо Кетова в дверях, со словами «а ты красивый».
Я ещё не знаю, что буду заходить в эти двери следующие пару месяцев по ночам, неизменно встречая слишком похожий на моего бывшего взгляд, во главе с его хозяином, который только расстался со своей девушкой по имени Даша. В дырявой, но любимой футболке и кашемировых, собственноручно сшитых штанах, которыми он так гордится, этот парень еще сыграет свой спектакль на моей жизни.
Минуя всякие правила приличия, задыхаясь, я лягу на пол в коридоре, и буду долго материться. А Эдик с Кетовым – стоять надо мной, как Винсент и Джулс из «Криминального Чтива», в выданных домашних шмотках, только что отмывшихся от кусочков мозгов бедного негра, которого они подстрелили.
– Не, ну ужин-то остывает… Мы вообще-то старались. Что происходит, я не пойму?
В той машине у меня было двадцать минут на то, чтобы вылезти из прошлого. Но я не смогу.
– Лёш, поставь «Пинк Флойд», пожалуйста. Можно мы немного помолчим?
Я открою окошко, сделаю несколько больших глотков красного, закурю Лёшкин «Ричмонд» и отвернусь в плачущую февральскую ночь. Нет смысла объяснять. Они еще только мечтают о всей этой свободе и путешествиях. О домах с видом на Алькатрас и Голден-Гейт. О том, чтобы на том конце света влюбиться. Их молодость в самом разгаре. И я в ней сейчас герой. Герой для них. Но не для себя.
В тот момент я снова заплачу. Но уже не за Никиту. А за нас обоих.
За нас, которые горели ярко, отражаясь в завороженном взгляде тысячей, ТЫСЯЧЕЙ людей.
За тех, кем мы были.
За тех, которых, что бы мы оба ни сделали, уже больше нет.
Часть 3.
Эту часть я буду писать в Калининграде. Он такой красивый. Тихий, спокойный, зеленый и слишком изящный для России. Вместо «Пятерочки» и «Дикси» «Eurospar» и «Виктория». Пирожные по пятьдесят рублей, такси по сто, а на выходные ребята катаются на великах в соседние страны. Я не знаю, как начать третью часть и потому, как видишь, отмазываюсь сторонними вступлениями…
Отмазалась удачно. И вот, мы уже в Петербурге…
Как-то папа рассказал мне про то, что у Бога нет времени. Мы уехали на дачу, и с утра он зашёл в мою комнату, говорит:
– Мне Голова приснился. Весь сон ходили с ним по каким-то тусовкам, песни пели, представляешь, а проснулся, и только тогда вспомнил – у него сегодня день рождения.
Голова – его лучший друг. Он погиб много лет назад. Разбился в машине. Остался бы жив, если скорая приехала не через три часа.
– Вот мы любим все объяснять… Придумали системы измерения, чтобы понятнее было. Придумали время. А что, если его нет? И все люди, все события они – всегда.
Наступила долгожданная весна. Сначала по календарю, а потом и по факту. Мы свели вторую часть аудиокниги, и мне выдали запись на проверку. Слушая со стороны, я заметила, как старательно пытаюсь во всем держать сюжет и вставлять периодические выводы. С одним и тем же человеком я в итоге «прощалась» раза три, все к чему-то «великому» подводя. Мол «и вот тогда я его отпустила», а потом, спустя полгода «и вот сейчас», через год «ну вот теперь», и так далее. Я стала эти «прощания» удалять…
Где-то в то же время мы сидели с Лисом в подъезде и наблюдали закат.
– А представляешь, если это наш последний вечер в 19-м? Если завтра мы проснемся спустя много лет, взрослыми, каждый в своей постели со своим человеком. У нас будут дети и не будет молодости. Так вот, твой последний вечер в девятнадцатом. Мы в Балашихе. Что бы ты сделала?
– Я бы обняла бабушку и провела с ней вечер, – мы как раз сидели на её лестничной клетке, я уже провожала Лиса домой, но трехкратные «давай по последней» нас задержали. – а ещё…
Я ответила честно.
Лис уехал.
Моложе, чем сегодня мы уже не будем. Завтрашние мы убьем нас вчерашних. Вместе с ними умрут и наши желания. Их сменят другие. Грешно отказываться от чего-то, что заставляет твоё сердце биться прямо сейчас. и я прошла прогуляться в как бы случайно известном направлении.
– Алло, здравствуйте. Говорят, вы фотограф. Тут река в Балашихе есть красивая, думаю, если поставить на выдержку, получится отличный кадр. На ней пять фонариков отражаются…
– Пять? Я из окна насчитал семь. Через 10 минут буду.
Я включила Визбора и стала гулять туда-обратно сквозь березы в поисках места без мусора. Сердце билось.
Заканчивался мой год в статусе «сингл». Мой год в статусе «я пытаюсь тебя простить». А простить его мне нужно было исключительно ради самой себя. Это был великий вызов, великий апгрейд. Не исключаю, что мы заранее договорились о такой услуге*. Печально, но какие-то главные вещи нам без пощечин не понять.
(*то, о чем я сейчас говорю, понять будет легче, если прочитаешь вот это: https://pritchi.ru/id_1255 )
Спустя три часа довольно душевных разговоров без всяких недосказанностей, он проводил меня до дома. Последние два раза, когда это происходило, он оставался ночевать. Но Бог любит троицу. Мы вежливо улыбнулись и пожелали друг другу спокойной ночи.
Ни один из нас не предложил подняться.
–––––––
«Я долбоёб, ты это знала сразу, но не долбоёбом меня во многом сделала ты». – вот что записал мне Дин Мориарти, пока я ждала шаурму на Бауманке. Не знаю, как это передать… В моем сердце и глазах навсегда останется та питерская сцена, когда он уходит под дождем в обнимку с другой. Я, конечно, наверное та еще максималистка. Но не так часто мне били сердце. Не потому что я не так часто встречала долбоебов, нет, их в мире предостаточно, а потому что редко кто до сердца доходил. И тут уж сложно понять, как это работает, но ты же прекрасно знаешь эти моменты, когда мир внезапно остановился? Дин, Дин… В ту ночь я с ним уверенно прощалась, глядя в спину. Но вышло по-другому, как всегда. За три дальнейших года, что мы друг друга знаем, было всё. Мы по очереди друг друга то доставали, то ставили, то подставляли плечо, встречаясь на кухнях с гранеными стаканами и гитарой. В том голосовом было какое-то очень важное подтверждение тому, что всё это, все мы совсем не зря.
Понимаешь, наверное, вот в чем дело. Вот как это можно заключить в слова. Все люди, мёртвые и живые, все всё равно «сейчас». Причём во всех версиях, что ты знал. Они и тогда, когда твои лучшие друзья, и когда любовники, и когда предатели, если это слово вообще имеет право на существование… Я лично думаю, что не «союзников» нет.
И в один прекрасный день все мои дни соединились. Утром записывался Дёмин, я проспала, а он приехал и записался без меня, потом Дин, потом Федя.
Предпоследний настоял. Говорит, не уеду, пока не посмотрю ему в глаза. И вот, кадр. Лето. Лужайка. Я курю Никитины «Мальборо» и смотрю, как Дин стоит напротив Феди и говорит: «Так вмазать тебе хочется, не могу. Давай подеремся?»
Он на целую башку длиннее и отмороженнее Феди. И вот эта немая сцена. А я сижу как зритель, ахуй которого никому никогда не передать. Все эти люди существовали для меня в каких-то параллельных вселенных. С каждым прожита целая жизнь. А тут стоят, друг другу в глаза смотрят. Самой мне было пора ехать. Где-то там, в кишках Москвы, меня ждал Романов. Бедный Романов, который ни о чем этом толком ни черта не знает. Моя новая история; новая жизнь.
Так вот, что в тот момент на лужайке до меня дошло: они тут из-за меня. Из-за меня, рыдающей на лестничной клетке, Дин хочет ударить Федю, из-за меня, «ключа к его вселенной», Федя терпит это всё и отвечает «ну хочешь – бей», из-за меня Дёмин рано встал и отменил все дела.
По поводу каждого из этих парней я в какой-то момент точно решала: не любит. Не нужна.
Всё придумала сама. Всё шутка.
И, знаешь, милый друг, не было в моей жизни более сладких моментов, когда я ошибалась.
В конце концов, кто мы ещё, если не коллекция красивых, красочных историй?
___________
Все три аудиокниги хранятся здесь. Последовательность: желтый, малиновый, голубой.
Пост скриптум. Чтобы не быть голословной, вот ссылки на тексты, где я искренне и уверенно прощалась со всеми упомянутыми в тексте парнями:
– Заткнись ты, старая кляча! – орал Греб. Как же он вообще может с нею жить? У него было больше книг, чем я
Роман с Кубой. Часть 1. Время искать.
По наказу Маруси кентоваться с Кубинцами я начала уже в самолете. Трое из них стояли в хвосте
Спасибо за историю! Всегда очень интересно читать про все твои “бэкстейджи”. Эти дополнения так погружают в историю твоей жизни что иногда кажется, что ты живёшь в соседнем подъезде, а все твои “герои” дворовые пацаны. И когда-то их будут обсуждать те самые бабушки на лавочках, только не в одном дворе а по всему миру)
Какая, прости Господи, жесть.
Нахуй такую сансару.
Такое ощущение, что некоторым умирать навсегда и в никуда, и они переживают сразу всё за все несбывшиеся вечности. И сердца у них тоже какое-то многослойные, живучие, как сорняки Урфина Джюса. Умирающие только в огне, но оживляющие своим пеплом деревянных болванов и набитых опилками чучел медведей.
Какая радость, что меня это всё миновало.
Спасибо за то, что ты пишешь! С тобой как-то сразу тепло становится и не одиноко.❤️
Даша, я не сильно в курсе историй, которые ты вспоминала в этом тексте, и не следила за твоими приключениями раньше. Но текст всё равно зацепил и я прочитала всё на одном дыхании.
Спасибо, что делишься своими мыслями и переживаниями, своей жизнью. Мне очень понравилось, как ты умеешь закручивать что-то неуловимое и не до конца понятное в слова. И то, сколько глубины и остроты в твоих чувствах. И то, сколько внутренней свободы в тебе.
Возможно, такой как когда-то в Америке, ты уже не будешь никогда. Но вряд ли потеряешь это умение проживать, чувствовать, и наполнять пространство и других людей собой.
Спасибо!