– Заткнись ты, старая кляча! – орал Греб. Как же он вообще может с нею жить? У него было больше книг, чем я видел за всю свою жизнь: целых две библиотеки, две комнаты, загруженные книгами до самого потолка по всем четырем стенам, – да еще и такими книгам, как «Чьи-то там апокрифы» в десяти томах. Он ставил нам оперы Верди и изображал их в лицах – в одной пижаме, совершенно разорванной на спине. Ему было плевать на все абсолютно. Он великий ученый: шатаясь, он шляется по набережной Нью-Йорка с нотными манускриптами семнадцатого века подмышкой и орет. Он ползает по улицам, как большой паук. Его возбуждение вылетало у него из глаз клинками дьявольского света. Он выгибал шею в спазмах экстаза. Он шепелявил, корчился, хлопался оземь, стонал и выл, он падал на спину в отчаяньи. Он едва мог выдавить из себя хоть слово – так возбуждала его жизнь.
Джек Керуак - “В Дороге”.

 

Семь часов я описывала историю поездки на Биг Сур, когда мне позвонил Дэниэл и предложил прогуляться.
Дэниэла я узнала через Аню и Марусю. За два месяца это был первый человек, разговор с которым меня заинтриговал. Мы сошлись по духу. Расскажу о нем подробнее потом. Или не расскажу вообще. Ладно, давай так. Всё, что тебе нужно знать для этой истории - это что он всю жизнь был музыкантом, как и вся его семья, то есть пять братьев и отец. В Израиле про них даже устроили реалити-шоу. Я не поверила, пока своими глазами не увидела. Он устал от всего мира музыки и популярности, и сбежал в штаты. Он был довольно скромен, жил в своем мире, как и все люди творчества. Огромные глаза, кудрявые волосы. Невысокий. В меру худой. Похож на Стича, если бы тот был человеком.
Я вышла на улицу в восемь вечера, в ботинках соседки, которые были мне велики, но знаешь, лучше, чем шлепки. Одела кофту Дэниэла, чтобы ему ее отдать. Девочка какая-то сегодня написала:”Нет, Дарья, ну а всё-таки, откуда деньги берёте?” Какие деньги, милочка? Я давно похожу на бомжа.
Ботинки слетают. Ужасно тяжелые, и мне велики, при этом каким-то образом стирают пятки.
До Дэниэла пешком час, он жил в самом центре. Так показала карта, но она не учитывает холмы.
-Выходи на Дивисадеро, пойдем навстречу друг друг.
-Дивисадеро такая же длинная, как китайская стена?

За несколько дней до этого мы прочитали историю про Марину Абрамович и Улая, двух любовников, которые прошли всю китайскую стену, чтобы встретиться посередине, обняться и попрощаться навсегда.

-Не знаю длину стены, но с улицей мы точно справимся.

Я прошла с Фильмор до Ломбард, запрыгнула в проезжающий пустой автобус, тот докинул меня до перекрестка. Я выбежала так же на ходу, не дав черному водителю в синей кепке шанс спросить у меня билет.
Я ждала этого свидания с городом битый месяц. Наконец-то я никому ничего не была должна. У меня была своя комната, свой ключ. Я могла вернуться когда захочу или не вернуться вообще. Я дала себе обещание, что не покину Фриско, пока не выучу наизусть каждую его улицу, пока как пёс не смогу ходить на нюх по городу, зная куда завернуть, и где чем поживиться.

Ни один город в Америке не остался настолько верен своему прошлому.

Вся улица Дивисадеро от океана к центру - это дорога вверх. Только на середине пути я вспомнила, что спускаясь по Дивисадеро вниз на машине, я отметила для себя, что здесь лучший вид на город. Понимаешь, во Фриско не нужно лезть на вышку за хорошим видом, достаточно просто найти правильный перекрёсток на солидном холме, чтобы с высоты птичьего полета разглядеть весь город и даже океан.

Луна светила как огромный прожектор на спортивной трибуне. Фриско ночью - это другой город. Его огни вызывают у меня наркотический экстаз. Перемешанное зелье из всех психотропных уколом в сердце через ребра. Мое тело бьёт. Я задыхаюсь, забираясь ввысь и пою.Луна, луна, луна…. успокой меня.

Мне нужен твой свет!
Напои меня, чем хочешь, но напои
Я забытый связной в доме чужой любви
Я потерял связь с миром, которого нет.

Сокровенная для меня песня. Я люблю ее как в оригинале Гребенщикова, так и в версии “Пятницы”. Забираясь в гору, пою вместе с Сансеем:
Я иду по льду последней реки, оба берега одинаково далеки.
Я не помню, как петь; у меня не осталось слов.

Обфотографировав каждый куст, каждое дерево и окно, я встретилась с Дэниэлом.
Вот, что такое свой человек. Шляпа на голове, стакан в одной руке, сигарета в другой. Нас объединяла весомая доля романтического отчаяния, любовь к музыке и влюбленность в Сан-Франциско.
Мы зашли в первый магазин на углу, и я выбрала бутылку вина по дизайну этикетки. Так меня научила соседка, Эмили.

Глупо конечно считать, что оно работает, но с другой стороны - какая разница, какой сорт винограда пить, когда на этикетке тень саксофониста на здании и слова “Save me, San Francisco”.
Позвонила Маруся и сказала, что в пятницу неподалеку отсюда выступает 5’nizza, она у них фотографом и попытается мне выбить билет.
Вот такие вот обманы пространства и времени. Выходит, я увижу один и тот же “Reunion” концерт дважды. И говори мне потом, что магия - это только в сказках. Может они мне и “Луну” споют?
Дэниэл отвесил мне довольно красивый комплимент, но я, конечно, не поверила. Склонность верить мужским словам у меня теперь, как ненужный организму аппендикс, вырезана. Помогает избежать опасных заболеваний, вроде лапши на ушах.

-Между прочим, я считаю нашим встречу свиданием. А я не ходил на свидания больше года.

Что в таких случаях говорить? Нечего.
Резинка от носков той же девочки, что одолжила ботинки, впивалась мне в пятки.

-Я тебя опозорю, если сяду на дороге снимать носки?
-Чтобы меня опозорить понадобится намного больше этого.
-Насколько больше?
-Намного больше. Снимай.

Я решила, что раз это свидание, то я буду вести себя так, как на самом деле хочу. Буду искренней, делиться каждым своим впечатлением. Он ведь возомнил думать, что знает меня. Держи проверку на вшивость.
И меня понесло. Я начала взахлеб описывать свои впечатления от каждого фонарного столба, рассуждать, придумывать, фантазировать…В простонародье говоря, пороть чушь.
Моим 25-м по очереди восхищением была остановка:

-Нет, ты только посмотри на неё!
-Что с ней?
-Посмотри на этот свет. Вот идешь ты по темной улице, один, не знаешь куда забрел… Устал. И тут перед тобой, в час ночи, стоит она. Подсвеченная таким манящим красным. Горит даже карта. И ты спасён. Разве это не романтично?
-Ты под наркотиками? Если да, то это нечестно.
-Мне не нужны наркотики, я и есть наркотики. А пальма! Откуда в центре такого европейского города взялась пальма? И эти цветы… И неповторимость каждого карниза. И каждый дом, как человек. Как персонаж, ничем не похож на следующий.

В какой-то момент я уселась на дорогу рядом с кошкой бомжа. Она была сиампской и вела себя довольно необычно для кошки. Наверное необходимость зарабатывать деньги сделала из нее человека. На удивление, бомж отказался и от вина, и от сигарет.

Мы прошли Дивисадеро и свернули на старую добрую Хайт Стрит, а потом дошли и до пересечения с Эшбери. К этому моменту мои ноги так стерлись, что я решила идти босиком. А Дэниэл решил, что “хочет почувствовать себя мужчиной”, что означало тащить меня на своей спине. Не перевелись в Израиле джентельмены. На третий раз я согласилась.
Пока мы перемещались так по улице между разноцветных граффити и сексуальных торчащих как в Новом Орлеане ножек из окна (вывеска такая), я не затыкаясь орала о том, как все прекрасно.
Мы заглядывали в витрины магазинов, наслаждаясь тем, что товары можно спокойно разглядеть, без докучающих как назойливые мухи продавцов, без этой пластилиновой гримасы “hi, how can I help you”.
Это не улыбка, нет, это оскал.
Мы рассортировали маникенщиц на то, какие бы песни они пели, стоя в таких позах. Одна, например, подняв правую руку в воздух как будто говорила “If you like it then you should put a ring on it” ( “раз я тебе нравлюсь, одень-ка мне кольцо на палец” - строчка из песни Beyonce).

Наконец мы дошли до любимого джазового бара Дэниэла.
Маленькое помещение было освещено тускло-оранжевым светом. Внутри было около двадцати человек, не больше. Более американского местечка и не сыщешь.

-Что будете пить? - спросил бармен, вытирая руки об полотенце, заткнутое за пояс.
-Писко Сауер сможете сделать?
-Конечно! А тебе? - он посмотрел на Дэниэла.
-А мне, пожалуйста,… хм…
Бармен озорно кивнул моему товарищу и ушел делать коктейли.
-Я не поняла, что это было? Что ты заказал?
-О, ну понимаешь, я на самом деле наполовину инопланетянин. Он тоже. Вот мы друг друга и понимаем без вербального общения.
-Ну да, конечно.
-А как по-другому ты это объяснишь?

Передо мной уже из ниоткуда появился коктейль.
-За что пьем? - сказал Дэниел, подняв свой стакан, в два раза больше моего и посмотрев на меня своими огромными голубыми глазами.
-Пьём за любовь, за юность, за вечность, за то, чтобы никогда не умереть!

И тут заиграла музыка. Заиграл джаз. Тот самый, сносящий двери с петель джаз. Тот джаз, что слушал Керуак, Кесседи и остальная шайка битников. И может быть, даже в этом же баре. Мне показалось, что я перенеслась в 50-е. Поклясться могу, в этот момент все эти ребята из прошлого сидели со мной рядом.
Мы выбрали столик прямо на носу у всего оркестра. Любимый столик Дэниэла.
-Боже мой, они прекрасны! Ты только посмотри на них! Вот этот женат, а барабанит ночью в полупустом баре. Что, интересно, его жена думает по этому поводу? - перевожу взгляд. - Контрабасист - нет. Похоже он женат на своем инструменте. Приходит домой один, разогревает запеканку в микроволновке. Вот весь день и прошел. Гитаристу повезло больше всех, он со своей гитарой не привязан ни к одному стилю музыки. Он здесь единственный, кому плевать, что играть. А эти, остальные ребята, они все заложники джаза.
В бар зашёл высокий мужчина в черном плаще и шапке с козырьком. С очень загадочным видом. Весь такой “чёрный лавилас”. В моей голове прозвучала вступительная партия гармошки из песни Боба Дилана “The man in a long black coat”. Он прошел мимо нас, и вежливо кивнул мне головой. Я озадаченно проводила его жадным взглядом.
-А вот этот мужчина, он интереснее их всех.
-Чем?

Я не отрывала глаз.
-Знаешь, иногда смотришь на человека и видишь, что за ним стоит целая история. Огромный том интригующей книги. Он один из таких. Я не знаю, что там за книга, но уверена, что она очень интересная.

И тут этот мужчина снимает пальто, встает, берет в руки трубу и врубает соло. Поверх всей остальной мелодии. Музыканты тот час же подключаются, и весь этот джаз несется уже в совсем другом направлении. По сумасшедшему руслу опасной реки.
Весь остальной бар для меня исчезает. Моя тело как будто воспарило от старого кожаного дивана, всего на сантиметр, что было незаметно другим, но очевидно мне.
“Собери всю мозайку людей”,- написал мне мой друг Лис в последнюю ночь, когда мы с ним виделись.
За день до этого нам последний раз удалось поговорить по душам, в Жуковском. На улице уже светлело. Мы сидели в запотевшей машине и обсуждали, как скучно нам стало жить. Когда судьба свела нас в мае - мы сошлись на безудержном интересе к жизни и людям в частности. Прошло четыре года. И за это время типажей, которых мы не встречали становилось все меньше и меньше. Я записала его слова на диктофон, и потому могу процитировать дословно:
“Любой человек - это 23 процента Бойки, три - Кирилла, две - Наты. Просто я уже нашёл по ходу, знаешь, эти единичные кирпичики, из которых можно любую личность собрать. Может я встречу еще пару-тройку кирпичиков в другом человеке когда-нибудь….Но это как, знаешь, вот нашла ты песню. Обожаешь её. Слушаешь, слушаешь. И наступает момент, когда ты понимаешь, что наверное еще пару раз ты ее послушаешь, и на этом всё.”
Я прекрасно понимала, о чем он. Этот синдром давно поразил нас обоих.

Поэтому сейчас мои глаза горели. Вот он, новый кирпичек. Я смотрела на трубача, как смотрит обезумевший коллекционер бабочек на самый редкий экземпляр. У него уже висит на стене пустая рамка. У него уже готова булавка. И вот она, синекрылая, та самая, какой у него еще нет.
I must have it. Я замерла и больше не могла оторвать от него взгляд. Между тем музыканты исходили третим потом, а те двадцать человек, что дошли до бара в вечер понедельника отбили себе уже все ладони.
Мой неадекватный энтузиазм действовал на искушенного жизнью Дениэла как действует на взрослого игрушка детства, найденная случайно спустя столько лет в родительском шкафу.
-Как тебе удается так радоваться жизни? - с искренним восхищением спросил он.
-Как можно ей не радоваться?
-Когда будет перерыв, позову этого трубача покурить с нами травы на улице.
-Ты думаешь он согласиться?
-Почему нет?
Я стала затаив дыхание ждать перерыва. Доиграв очередной сет, один из музыкантов, с самой большой трубой и животом, вытирая со лба пот и снимая шляпу сказал:
-Спасибо, ребятки! Ох, длинная же вышла ночка! А впереди еще не меньше! Так что если у вас, детки, завалялся кокаин, поделитесь со стариками.
Зал засмеялся. Дэниэл заговорнически наклонился к моему уху:
-Спорим, он не шутит?
-О, я не сомневаюсь.

И правда, когда мы выходили каждый из своего туалета, этот музыкант с улыбкой спросил:
-Do you have a blow?
Где еще, кроме как у туалета спрашивать. Продуманно.

Дэниэл заговорил таки с саксофонистом:
-Моя спутница очень тобой очарована, весь вечер с тебя не спускает глаз. Она думает, у тебя очень интересная история жизни. Даша, иди сюда, это Дарен.
Я чуть со стыда не сгорела. Почти подошла, но перед тем, как пожать руку трижды обернулась вокруг своей оси, спрятав в ладони лицо.
-Дарен - это как Дарья, мое полное имя.
-Неужели?

Ну вот, теперь он решил, что для меня это что-то значит.

Мы таки вышли с ним на улицу.
-Можем ли мы предложим Вам раскурить с нами эту трубку мира?
-А что там?
-Трава и табак.
-О, нет, спасибо.

Ну вот, теперь он наверное плохо о нас подумает.

-Спасибо, я не курю.
-Не курите траву?
-Не курю табак. Шесть лет назад бросил. У меня своя трава, не переживайте.
Он вытащил из кармана черного плаща деревянную трубку.

Двух затяжек хватило на то, чтобы дальше вся моя ночь была окутана непроглядным туманом.
Видно именно столько и не хватало, чтоб моя планка восторга просто зашкалила, застряв там, где-то в небесах. И теперь это случилось. В ту ночь я не вернулась на землю.
Помню кадр, что бросилась на шею к этому трубачу, что прислонившись к стенке с ним о чем ворковала.
Помню, что когда мы уходили какой-то черный парень у выхода окликнул меня комплиментом, и Дэниел решил, что стоит вернуться завести с ними разговор. Его подруга взяла меня за руку и потащила за собой обратно в бар с фразой “Now you are my new girl”. Я пошла как доверчивый ребенок за взрослым, не пытаясь понять, чего она хочет.
Следующий кадр - она ссориться со своей подругой на улице. Кажется, это ее девушка. Они лесбиянки? О-о-о, да, точно лесбиянки.
Значит слово “гёл” именно определенный смысл…  Вот как.

Такси. Двадцатка в ладони.
-Заедем в круглосуточный?
-Без проблем.

Дверь. Ключ. Дверь. Постель.

Конец.

На следующий день мне написал трубач. Удивительно. Я была уверена, что произвела неизгладимое впечатление полной дуры. Пригласил меня, в самых культурных тонах и длинно изложенных мыслях, послушать его выступление, а затем прогуляться. По всему было понятно, что это свидание. Мне было всё так же интересно, и я согласилась.
Я надела платье, за что получила бесплатную поездку до центра города. Индус, увидевшись меня в темноте на остановке проявил желание подвести. Расплатилась номером. Не ответила два раза. Больше не звонил.

Пока шла, коротенькие мексиканцы-зазывалы окликивали меня комплиментами со всех сторон. Удивительно, но приятно. Так уж мы, женщины, устроены. Комплименты для нас, как для цветов вода. Мы тут же расцветаем. В этом плане я никогда не буду по тебе скучать, Москва. От тебя дождаться доброго слова можно только в пьяных барах по субботам или от особенно отчаянных до “потрахаться” в каких-ниубдь антикафе.
Ты перестала делать “большие, хорошие глупости, лазить в окна к любимым женщинам”. Верни свой дух авантюризма, и я вернусь к тебе.
А пока… Я предпочитаю сделать перерыв в отношениях.

Я приподнятом настроение я вошла в бар. Мой загадочный трубач сидел за столиком с остальными музыкантами. Они ужинали перед тем, как выступить. Ко мне подбежал неадекватно галантный официант, как из французского мультика, как будто по инерции отклоняясь в сторону, когда остановился. Спросил, что я буду.
-Манхеттен сможете сделать?
-Конечно, young lady. Какой бурбон вы предпочитаете?

О, ну ничего себе. Даже так?

-Что-нибудь послаще с ореховыми нотками. На Ваш выбор.
-Понял Вас. Сию секунду.

Я поворачиваю голову к Дарену:
-Ты не пьешь?
-Нет. Уже три месяца как.
-Почему? Привязанность?
-Да нет. Так, просто печень прочистить и деньги сэкономить. Я посчитал, сколько трачу на алкоголь и ужаснулся.

Мне некомфортно, я будто и правда на свидании. Мы о чем-то говорим, очень по системе. По-светски.
Я улыбаюсь остальным музыкантам. Они приветливы в ответ. Наверное думают о нас что-то эдакое. Дарену похоже где-то сорок. Боюсь спросить.
Я не могу понять, что именно меня к нему расположило. Теперь, будучи адекватней, пытаюсь проанализировать.

Джентельмен за соседним столиком опустил огромные очки со лба на свой большой нос, и нагнув голову в сторону, замер, изучая счёт. Вид у него очень заумный. Кажется, это всё потому, что вокруг него сидят такие же солидные китайцы. И нужно соответствовать. Наверное у него очень консервативная, приличная жена и одни дочки.
Барабанщик похож на джина из Алладина, вылитый. Борода такая же, лысый, с острым носом. Это он же, тот самый, женатый. Он поглаживает барабан кисточками, как живот статуэтки Будды. Даже звуки выходят, как от волшебной лампы. Диски из того же материала. Медь.

У Дарена доброе лицо и уставшие глаза. Доброе лицо… Уставшие глаза…. Господи, нет…. Дима.
Вот в чем дело. Он напоминает мне мою первую любовь. Больной, больной мозг. Плохая, плохая голова.
Вот живешь ты, думаешь, что есть чувства, есть высшее… А все проще. На первого парня похож. Звук разбитого стекла. Ощущаешь свою ничтожность. Всё слишком банально.

Неужели я так и буду всю жизнь искать в других людях черты тех, кого любила?
Когда прошла по моей жизни та черта, что разграничила все рельсами на две стороны. С одной- те, кто был важен, с другой- те, кто на них похожи. Страх.
Я вспоминаю слова мамы: нам всем выделено определенное количество любви.
Может, моя доля уже закончилась, и теперь я буду искать карикатуры на то, что было?
Нет. Нет.
Музыканты играют “The autumn leaves”, по очереди исполняя на каждом инструменте соло. То гитара, то контрабас, то труба, то сакс. Старые музыканты. Сколько в них романтики. Сколько всего надо было выдержать. Отдать душу музыке, не соблазнившись на деньги.
Интересно, зачем этот закон природы? Музыкант - значит бедность. Не считая исключений типа Роллинг Стоунс. Хотя тоже не факт, что они богаты.
Мой друг стоит в костюме, и на ногах его простые добрые кеды, проходящие на алл стар, но даже не они. Сказал мне, что весь день мечтал увидеть мои глаза. Интересно, костюм для меня или заведения? Остальные без пиджаков и галстуков. Надеюсь, не для меня.

Они доигрывают. Получают какие-то гроши на чаевые. Мы уходим. Он одевают свой загадочный плащ, на который я как девочка  в поисках сказки повелась. Хотя, что там, рядом с ним я и есть девочка.

Мы едем в машине. Дешевой, маленькой, но машине.
-С кем ты живешь? - спрашиваю я, привыкшая к тому, что ни у кого тут нет квартиры.
-With my partner.
-Your partner?
-Да. Она танцовщица. Причем довольно знаменитая.
-А, понятно.

Непонятная тоска пробегается по всему телу. Откуда это?

-Ну ты вчера предлагала встречаться, пока ты здесь.
-Что?
-Ты сказала, у тебя не может быть ничего серьезного, и что мы встречаться пару месяцев.
-Я никогда в жизни бы такого не сказала, о чем ты?
-Значит я тебя неправильно понял.
-Видимо, да.

Вот это стыд.

Мы доезжаем до моего дома. Дарен объясняет мне, что находится в свободных отношениях со своей танцовщицей. Они вместе десять лет. Заводят короткие романы с другими, но возвращаются домой. Все честно, никто ничего не скрывает. Дружище… Знал бы ты, как мой мозг взрывает шаблоны каждый день, как в мультике, нажав на рычаг. Веревочка шипит, пуская искорки, до надписи “ДИНАМИТ” на красных свечках. Совершеннно невозможно держать в своей башке понятия “хорошо” и “плохо”, когда насмотришься на всё разнообразие человеческих убеждений.
Но “nothing’s gonna change my world”; и такой расклад меня никогда не устроит.
И даже не смотря на то, что я ничего и не планировала с этим человеком, мне становится почему-то грустно.

Мы шли вдоль берега к Голден Гейт Мосту… Все дороги ведут к мосту. Дойдя до пляжа, сняли обувь. Сонный залив приветствовал нас мягкими тихими волнами, пряча и открывая обратно большие камни, увязшие в песке. Горы были усыпаны маленькими золотыми огоньками как расшитое винтажное платье на какой-нибудь красотке времен Фиджеральда.
Господи, какие места пропадают зря. Вокруг совершенно никого.

Песчаный пляж. На город опустился туман, и полная луна освещает весь берег приятным тусклым светом. Под мостом плывет красный кораблик и гудит куда-то в темноту. За мостом его уже станет не видно. Одинокий кораблик в густой ночи.

-У вас есть дети?
-Нет. Я не хочу детей. Да теперь мы и не можем их завести.
-Почему?
-Ей вырезали матку. Слишком большая была вероятность заболеть раком. Так сказали врачи. И мы не стали рисковать.

В моем голове это прозвучало ужасно, но может я просто недопоняла его объяснение. Не поверишь, но тут все говорят на другом языке.

-Да и нам не до детей. Она настоящая рок-звезда балета. У него своя школа. Она преподает.
-Больше не танцует?
-Нет. Но она путешествует по всему миру, ставит танцы в разных труппах. Я тоже в гастролях три месяца в году.

Мне стало интересно, как выглядит знаменитая танцовщица, что позволяет своему мужчину гулять под луной со мной.

-Это почти как я по времени. На три-четыре месяца раз год всегда уезжала.
-Ну да. Только мне не удается как тебе посмотреть города. Отель, концерт, ужин, отель, самолет.

Дарен постелил на землю свой черный плащ, и мы сели. Интересно, о чем мечтают музыканты?
-Какая у тебя мечта, Дарен?
-Я каждый день живу своей мечтой.
-Ну хорошо, а если бы в мире возможно было абсолютно всё, какой бы тогда была твоя мечта?
-Чтобы люди сделали серьезный шаг в эволюции и перестали вести себя, как козлы. Хотя на это может потребоваться много времени.
-Ничего себе, как отреченно.
-А у тебя?
-Если бы все на свете было возможно?
-Да.
-О-о-о! Ну я бы начала с того, что завела бы себе огромного пегаса. С розовой гривой и большушими крыльями. Я бы на нем летала по миру. Он был бы моим лучшим другом, и жил бы вечно.
-Это жестоко. Ты ведь умрешь. А он что, будет по тебе страдать?
-Ну тогда чтобы он умер со мной в один день. А ещё я хочу возвращаться в любой момент прошлого. Как в своё собственное тело, так и туда, где меня никогда не было. Чтобы я могла творить, что хочу, без влияния на настоящее.

-Ты потрясающая девочка, Даша.
-Перестань. Я не умею воспринимать комплименты.
-Well, you should.

Мне вдруг стало грустно. Я вспомнила, что его кто-то любит и ждёт дома. А меня нет.

Он достал трубу и стал играть мою любимую песню “Moonriver”. Красивый музыкант, босиком, в галстуке и пиджаке, на фоне Золотых Ворот играет на золотой трубе. И только мы с луной тому свидетели. Эта картина застыла в моих глазах почтовой открыткой на закоулки моей памяти, из Сан-Франциско с любовью. Наверное, это была самая красивая тоска в моей жизни. По человеческому одиночеству. По заплутавшим душам, что как слепые котята бредут куда-то наугад.