Под старую забытую “4 non Blondes – What’s up”, мы высадились прямо на пляже. Всё в жизни становится как в кино, когда в ушах подходящий саундтрек. 

Это была красивая гавань с белым песком и почти “той самой” голубой водой с картинок. Не Варадеро, но близко к тому. Народу практически не было. Мы бросили шмотки под пальмовым зонтом и кинулись в воду с масками. Я втопила что есть сил, однако ничего, кроме водорослей и огромного хранилища алюминиевых банок не нашла. Разочаровавшись, я вернулась к берегу и вылезла на пляж. Девчонки сидели рядом со старичком, который чистил свежепойманную рыбу. Перед ним лежал огромный улов, среди которого было несколько видов рыб, большой кальмар и даже лобстеры. Девчонки собирались купить у него рыбу, пожарить ее в соседнем ресторане и съесть вместе с рисом. “Где же он нашел эту рыбу?” – подумала я, и тут же заметила двух мужчин, направляющихся в море с гарпунами. Они шли охотиться. Я подбежала и спросила, можно ли мне с ними. Те с улыбкой кивнули. 

Плыть пришлось довольно долго. Минут двадцать мы топили вперед, а картина не менялась. Одна трава. Я стала уставать, и на полпути один из мужчин отдал мне свои ласты. Еще десять минут, и мы вышли к коралловым рифам. На фоне белого песка вода стала моего любимого голубого, такого насыщенного, будто кто-то вылил в океан аквамарин. А вот и рыбы. Всех цветов и размеров. Такие прекрасные в своем мире, неизвестном людям… Когда плывешь, слышишь шум воды. Шум совершенно другой, такой загадочной и волшебной жизни, где не нужны слова. Парни топили вперед с гарпунами в правой руке. Жаль, я не могла их сфотографировать, потому что выглядели они как настоящие войны. И вот, мы начали охоту. Выстрел гарпуна звучит так звонко, что слышно за несколько метров. С первого же выстрела охотник попал с большую разноцветную рыбу-клоуна. Он пробил ей спину насквозь, и теперь начал притягивать к себе стрелdу за веревку. На стреле находится одна железная палочка, которая автоматически поднимается при выстреле и не позволяет рыбе соскочить. Охотник снимает рыбку со стрелы, и я замечаю, как за ней тянется маленькая струйка крови. Он берет рыбу в обе руки и протягивает мне. Я не сразу решаюсь ее перехватить, но охотник продолжает тянуть ко мне рыбу, гладит ее по голове в знак того, что та не опасна. Меня же пугает не сама рыба, а то, что она ранена. Я будто чувствую ее боль. Но в итоге решаюсь и забираю рыбку себе, закрыв рану ладонями с обеих сторон. Мы плывем дальше. Ребята заплывают глубоко под кораллы в поисках добычи покрупнее. Ту рыбу, которую им удается поймать они теперь насаживают на длинную веревку, пропустив ее в рот рыбы и через жабру. В какой-то момент моя, вроде бы уже смирившаяся со своей участью рыбка, резко дернула своим скользким хвостом, выбралась из моих рук и ускакала под кораллы. Надеюсь, она хотя бы не умрет там просто так. Мы продолжали охоту еще пару часов, и в конце концов, с тремя рыбами направились к берегу. Чтобы вытащить большой улов явно необходимо много практики. Ведь старичку удалось тем же гарпуном за раз выловить килограм всех видов морских жителей, какие только бывают. 

Когда мы вышли из воды, еда уже стояла на столе. Я накинулась на нее дрожащими от усталости руками, думая о том, насколько по-другому воспринимаешь пищу, если добывал ее сам. Логично же: хочешь есть – добудь. Мне вспомнилась истории девочки, с которой пересеклись мои дороги в коммуне Пало Альто еще пять лет назад. Та девчонка была воспитана каким-то племенем и не видела цивилизацию до подросткового возраста. Как-то к ним в племя пришел человек со своей ламой. Он положил ее перед собой, погладил и перерезал ей горло, накормив тех, кто его приютил. Лама была его другом. Большинству людей такая история покажется жестокой, бесчеловечной. Но разве платить кому-то другому, чтобы они убили за тебя – человечнее?

 

Мы провели весь день на пляже, а к вечеру я пошла в клуб вместе с доброй хозяйкой нашего дома, чтобы послушать, как играет на контрабасе ее муж. Еще днем мы с ним вместе делали музыку: я играла на гитаре, а он отлично барабанил в такт по шкафу. Музыка – самый интернациональный язык. Я ни разу не пожалела, что решилась взять с собой в путешествие гитару. Как “членов семьи” меня и хозяйку пустили в заведение бесплатно. Клуб был под открытом небом. На сцене выступал целый кубинский оркестр, с их маракасами, “клаве” и “ уиро”. Внезапно двое мужчин у микрофона стали вытаскивать народ на сцену. Меня, как белую ворону, потащили в первую очередь. Пришлось танцевать под свисты и аплодисменты мужчин. Позор тот еще, но какая разница. Я видела этих людей первый и последний раз. После музыканты разошлись и началась сальса. Мне очень повезло. В эти два дня в городе проходил съезд инженеров-механиков, и все они пришли танцевать в тот клуб. Потные, пьяные, смешные и образованные (что здесь редкость), они говорили со мной на ломаном русском, угощали дорогим ромом и кружили по очереди в танце. Время пропало. Летая на руках очередного виртуоза сальсы, я выводила в голове причины, почему сальса лучше секса:

Кубинцы превратили меня в “дачу”. Сколько раз я объясняла, что я ДаШа. Но все бесполезно. В их испанском совсем не существовало буквы “ш”. Забавно, что этот кубинский мужчина, сам того не зная, повторяет мне мой же лозунг. К слову, он был единственным человеком мужского пола на острове, кто отнесся ко мне уважительно, не пытаясь при этом развести на секс или деньги. Он очень волновался за судьбу своей страны, говорил, как тяжело добиться здесь каких-то прогрессов. Правительство не выделяет практически никаких средств на реализацию проектов ученых. Куба хочет стоять на месте, как бы эти инженеры ни пытались расшатать временной маятник. На прощание он записал мой имэйл на свой доисторический телефон, и как только добрался до офиса с интернетом в своем родном городе – сразу стал строчить огромные любовные письма. Я была первым человеком из его окружения, кроме коллег, кому он мог послать электронное письмо, ведь у остальных просто не было интернета. Я была благодарна такой встрече. Перед тем, как уйти, я пожаловалась, что у меня слишком плохой испанский, и мне сложно понимать, какие намеренья у тех, кто заводит со мной дружбу.

 Наверное, можно было и поцеловать этого мужчину, но папа поставил крест на моих любовных приключениях, как бы между делом сообщив в день отлета, что Куба – чуть ли не лидирующая страна по количеству больных СПИДом. Я поднялась по своей слишком роскошной для такой дыры мраморной лестнице с гравировкой “1925”  и чьими-то инициалами на первой ступеньке и легла спать. 

Следующий день мы провели на том же пляже, и я, с уже сгоревшей к чертям спиной, которая вскоре облезет, снова вышла на охоту, но в майке. За три часа мы поймали всего-то одну мелкую рыбу, что было обидно. Зато у меня появился друг, “Амиго” – маленькая рыбка, которая увязалась за мной с самого берега. Видимо, она решила, что я – большая рыба и со мной безопасно плыть по океану (никто не нападет). Серенький амиго с желтыми плавниками изо всех сил махал хвостом, чтобы успевать за нами. Он плыл прямо перед моей маской, а если я останавливалась – прижимался к груди. Я хихикала и пыталась его погладить. Внезапно всё приобрело смысл: у меня был пусть маленький, но друг. Когда мы вернулись к берегу, он так и продолжал плыть рядом. Мне хотелось, чтобы и в воздухе он мог плыть со мной. Было так грустно прощаться, что я поймала его в бутылку и вынесла с тобой на пляж. Однако, судя по всему, Амиго это не очень понравилось. Он бился об стены, а потом совсем загрустил. И я его выпустила. Он еще раз прижался к моей ноге напоследок и исчез в голубой пустоте.

 

Рядом с городом Синфуэгос находится знаменитый Тринидад. Вика Кершис говорила мне, что это та самая Куба, какую я представляла, глядя не картинки. Пусть так. Всего, чего хотелось мне – это покататься на лошадях, а там это можно было сделать сравнительно дешево, за пятнадцать долларов. Друзья-таксисты организовали нам такси за семьдесят долларов туда-обратно.  Я бы не сказала, что это дешево, но всё, опять же, было уже решено без меня, и я не стала барахтаться. 

 

 

Я купила билет до Мексики за десять тысяч рублей, забив на изначальную идею найти корабль. Я хотела поскорее убраться с этого острова. На паспортном контроле у меня чуть не отобрали гитару. Представительнице авиакомпании пришлось лично забрать мою гитару с пограничной зоны. Когда я спросила ее, зачем это всё было нужно, она стала тыкать то на чехол, то на свою шею и изображать удушье. Единственное мое предположение, что же она могла пытаться сказать звучит так: “они бояться, что ты можешь повеситься на гитарном чехле”. 

Пока самолет взлетал, я размышляла, почему Куба вызвала у меня такую аллергическую реакцию. Мурашками по спине, как шпион в сознание прокралась мысль: что, если дело было не в Кубе? Что, если дело во мне? Может быть, я просто старею?