Мужчина мечты

(отрывок из книги)

1 июня

Вскоре та девочка села в одну машину с тремя мужчинами и поехала с ними в отель, а мы вышли прогуляться. На город легла ночь, пробило двенадцать. Максим как обычно отсиживался дома за бутербродами, и несмотря на всё, мне было довольно грустно, что мы не проводим последний вечер мая вместе. К нам подтянулись Вовка Карышев, парочка неизвестных и не то что бы интересных парней и очень примечательный мужчина по имени Леша Кувалинни. Вова представил мне его несколько дней назад. Мы завтракали в кафе, и Леша должен был вот-вот подъехать, чтобы обсудить с Вовой какие-то дела.

– Офигенный чувак. Может тебе замутить с ним? – как бы невзначай сказал Вовка.

– Да не надо мне ни с кем мутить. – буркнула я в ответ. – Мне просто нужны понимание, секс и близость. А отношения мне не нужны…

В кожаной куртке, с черным шлемом в руках, длинными прядями прикрывающими черные глаза, в которых будто пряталась сама бездна, он создавал впечатление таинственного незнакомца. Когда он снял куртку, я заметила, что руки его были покрыты не менее загадочными, чем он сам татуировками. Леша разговаривал тихо, спокойно и монотонно. В его жизни были две страсти: гитары и женщины. Сложно сказать, кого он любил больше, но и тех, и других у него было сполна.

Мы не то что бы успели с ним глубоко пообщаться. Я ковыряла ложкой пенку от кофе и думала о своем, пока они решали все дела. И вот, ровно в полночь мы встретились вновь у Оперного Театра. Миссия была подняться на его крышу. Если ты видел когда-то оперный, то можешь представить, что крыша у него должна быть довольно интересной. Способ забраться, однако, был необычным. Сбоку театра была вертикальная лестница, и начиналась она на высоте пяти метров. Нужно было вскарабкаться по стене, перехватиться руками за лестницу и, повиснув на ней, закинуть одну ногу на выступ в стене, находящийся на том же уровне, что сама лестница и подтянуть себя. Лёля отказалась лезть и сказала, что это плохая идея. Я тоже понимала, что идея так себе, что риск свалиться большой, но у меня было какое-то четкое чувство, что мне это нужно.

Внутри меня который месяц уживалось чувство, будто я медленно падаю в пропасть. Самый быстрый способ избавиться от моральной боли – это испытать физическую. Именно по этой причине на моих ушах было шесть дырок, которые я сделала сама. Именно потому я проколола язык, когда впервые рассталась с парнем и набивала тату только когда хотела перенести свое внимание и вылезти из омута мыслей и чувств.

Первыми полезли Вова и его приятели. Дальше шла я. С Лешиной помощью мне удалось докарабкаться по стене до лестницы и схватиться нее руками. Теперь я висела на высоте пяти метров и пути обратно не было. Я стала пытаться забросить ногу, но джинсы не давали мне сделать достаточную растяжку и вместо того, чтобы зацепиться ногой за выступ в стене и подтянуться, я такими телодвижениями только сильнее себя раскачивала. Пришёл долгожданный животный страх, который, как я и думала, моментально смёл всё остальное, что творилось в душе. Вот сейчас-то я и наебнусь. Лёшка пообещал меня страховать, но уже вися на этой лестнице я понимала, что он никаким образом меня с такого расстояния на поймает. Руки устали, паника брала свое, я сделала крайнюю попытку закинуть ногу, качнулась, пальцы разжались и я полетела вниз. О, этот момент свободного полета, когда успеваешь понять, что тебе пиздец.

Я глухо ударилась спиной о бетонную плитку, чудом не пробив себе голову, и задев солнечное сплетение, сразу начала задыхаться. Из меня выходили ужасные, непохожие на человеческие звуки. Лёля подбегает с криками, Лёша держит мою голову, повторяет “тихо, тихо…”. Я вспоминаю уроки ОБЖ и понимаю, что он делает это на случай сломанной шеи или спины… Первый глоток воздуха, когда его наконец удается сделать, спустя минуты две кажется самым сладким. Я сворачиваюсь в клубок, пытаясь отдышаться. Где-то в ходе полета я успела распороть себе руку. Теперь на ней красовалась красная линия в форме серпа. И всё-таки, цель была достигнута. Теперь мне было больно не только внутри, и оттого почему-то стало лучше. Леша, как только понял, что я буду жить, исчез в поиске аптеки и, вернувшись, перебинтовал мне руку. Я мало что понимала, но идти могла с трудом. Леля не могла поверить, что я осталась жива и продолжала сходить с ума. Леша же посчитал мое падение своей виной и настоял на том, чтобы отвезти меня к себе на байке и убедиться, что я в порядке. Я согласилась.

Находясь у него дома, я зашла в ванную и обнаружила синяк на заднице формой и размером с Южную Америку и засмеялась. Леша делил квартиру со своим другом. Его комната больше походила на музыкальную студию. Половина пространства была заставлена инструментами и оборудованием, а подоконник отведен под винил, во всем остальной присутствовал полный минимализм. Коллекция винила была воистину эпичной. На его полках жила компания из потрясающих людей от Фрэнка Синатры до Эми Вайнхаус. Леша умудрялся находить пластинки первого пресса, то есть вышедшие самым первым тиражом.

 

– Тут дело не в качестве звука, – объяснял он. – Иногда переиздания звучат лучше, но чертовски приятно иметь пластинку Led Zeppelin, которую слушали уже в 69-м году.

Я, как старая хипарка, готова была целовать эти старые, потрепанные временем диски словно иконостас.

В углу комнаты красовалось одиннадцать электрогитар. Вместе взятые, они стоили наверное столько же, сколько вся эта квартира. Заработав на довольно необычном и не совсем легальном бизнесе, Леше удалось еще несколько лет прожить, не отказывая себе в своих слабостях.

 

– Расскажи мне про свои гитары… – попросила я, уставившись на его сокровища. Я знала, что каждая их них для него как девушка, со своей историей и причиной почему он влюбился.

– Вот эта – он достал бежевую гитару с леопардовыми вставками и старым кожаным ремешком. – именной телекастер Принца, японская компания H.S. Anderson сделала его личную модель. Я мечтал лет десять о ней. В день его смерти я был так опустошен, что начал гуглить эту гитару, увидел объявление в Москве и не думая сразу же купил. А вот эту сделал протестантский священник Drew Walsh, он реально в своей церквушке во Флориде освещает каждую гитару, сам мне рассказывал. Это гитара фирмы Manson, чувака, который делает все инструменты для Мэтью Беллами из Muse. У нее еще есть штука, которая сама заставляет ее петь, sustainer называется. Можно просто слушать как она тихо подвывает… Корпус этой сделан из ящика из-под кока-колы, а вот этой резонаторной сучки из бронзы… из Но самая ценная для меня вот эта… – он достал белый телекастер. – Назвал ее Марла за то, что она приехала ко мне вся прокуренная. Реально, после нее руки потом нужно было мылом мыть, чтобы запах сбить. Наверное, моя самая большая гитарная удача, купил ее баксов за 600, на каком-то гаражном аукционе со всяким хламом вроде фарфоровых сервизов, но звучит она на миллион. Никогда не знаешь, где встретишь ту самую…

Как будто бы задумавшись, он начал играть невероятную музыку собственного сочинения, и я растворилась в ней как Алиса в пузырьке с лекарством. В его глазах была какая-то странная, глубинная тоска. Он как будто бы все знал. А люди, которые знают всё обычно не выглядят блаженными. И всё же, жизнь очаровывала его. Он будто бы смирился с её строптивым характером, острым чувством юмора, и научился ценить её такой, какая она есть, несмотря на то, что порой та знатно трепала ему нервы.

– Довольно странное у нас с тобой вышло знакомство. – продолжил он, играя. – В начале интересно было в Хабе наблюдать за тобой, а потом через пару часов Карышев мне позвонил и сказал, что я срочно должен познакомиться с очень крутой чикулей, которую я потом катил с ее гитарой на энфилде. – Лёшка подвозил меня домой из того кафе, где мы познакомились. – Но когда ты своей охуенной жопой свалилась на меня, я себя почувствовал виноватым, ведь я не остановил тебя лезть на эту ебаную лестницу. Когда ты задыхаться начала я подумал, что проехать весь мир и ебнуться с оперного на Куваллини и отъехать — реально стремная трагедия.

Мы разговаривали полночи, в ходе чего я узнала, что когда-то Леша был оператором, и снял несколько хорошо известных мне клипов, когда-то у него была музыкальная группа, когда-то была жена, а когда-то был план “отъехать” в Непале.

– “Отъехать”?

– Ага. Я хотел доехать до самого высокого горного перевела на мотоцикле и съехать оттуда с обрыва.

За год до этого меня бросила жена и съебалась к своему тренеру по бегу. Всё как в гребаной трагикомедии… Полгода я отходил от этого в депрессии, когда мне каждый день снилось, что я убиваю этого чувака, а наутро просыпался и не мог понять, сделал я это или нет. Потом была череда блядства и появилась барышня, с которой я даже не хотел отношений, но как-то она умудрилась меня в них вписать. Баба была ебанутая и ревнивая, и доела мне последние нервные клетки. До этого момента я пару лет жил путешествием-мечтой — из Индии в Непал через Ладакх, самый высокий горный перевал в мире на энфилде. На ебаном эн-фил-де, который мне снился в перерывах между картинками блядства жены и как я ушатываю ее любовника. И тогда я как раз подумал, что было бы заебись именно на той дороге, на самой высокой точке, куда может заехать мой байк и отъехать. Уже в Покхаре я нашел охуенный почти новый энфилд за каких-то 700 баксов и в тот же день потерял все документы и кредитные карты. Буквально все — права, загран паспорт, доки от байка, карточки, даже зарядку от макбука. В полиции Покхары мне выдали небольшую справку, на которой было написано, что ее владелец может водить любой вид транспорта, подпись главного начальника и штампик с гималаями. Такой, как в начальной школе оценки ставили — клубнички там, бананчики… В Индию я уже не мог попасть из-за отсутствия паспорта, но, к счастью, в Непале много очень высоких дорог… План приходил в своё действие, когда мне вдруг написал старый друг, с которым я познакомился в самолете в Сан-Франциско. Мы с ним тогда очень сильно законнектились и потом встретились лишь раз, когда я в Питер переехал с бывшей будущей женой. Мы с ним курили траву и гнали по Невскому. Чувак мне написал с очень странной просьбой, мол в Непале появилось лекарство от Гепатита-С, которое нужно его матери, она болела им более 20 лет. На тот момент она могла умереть, и я пообещал ему найти лекарство. В интернете я узнал про крупнейший центр по лечению Гепатита и погнал. Уже в Катманду я распечатал сфотошопленные рецепты, какие-то советские стремные. Думаю они все равно нихуя не поймут, главное штампики — и прокатило. Мне вынесли эти три коробочки с лекарством — и у меня было ощущение, что они сияли. Там была куча народу, и все обступили меня и смотрели на это лекарство и охуевали, что вот то, чего люди ждали десятилетиями.

– Почему люди так реагировали?

– Потому что в то время, когда меня друг попросил найти его были только слухи, что лекарство начали выпускать в Индии и первые поставки будут в Непал. Никто не был уверен, что оно вообще существует и фактически не видел его. И я был первый чувак, который получил самые первые коробки препаратов. Буквально. Это лекарство предназначалось по госпрограмме от Индии Непалу, тупо бесплатно людям должны были выдавать. Я подошел к главврачу и предложил ему вести бизнес — говорю, нахуй рецепты, давай приоритет по всему лекарству мне, я буду платить. И он согласился. Я тогда за пару дней склепал сайт, занял доменное имя официальное и начал принимать заказы, ведь не только мама моего приятеля на всей планете была больна. И представляешь, люди мне в Непал отправляли переводы Western Union, не видя меня, не зная меня, просто надеясь получить это лекарство, я в такое раньше бы никогда не поверил. Когда лекарство уже было у меня в руках, я догнал, что теперь не могу не вернуться. Вот такая уловка судьбы. Но и на том она не закончила и видать решила перестраховаться… Через несколько дней случилось землетрясение, было реально очень, очень страшно ощущать, что земля уплывает из под ног, словно ты стоишь на каком-то гигантском животном и оно начинает кашлять. Половина Катманду была разрушена, и как-то само так произошло, что я попал в гуманитарную экспедицию.

– Как? Через кого?

– Друзья-непальцы в месте, где я жил, сразу после землетрясения организовали центр помощи. Они начали принимать пожертвования, закупать продукты, формировать продуктовые пакеты и потом уже развозить их по деревням. С Непалом проблема в том, что там кастовая система (их около семи) и это сильно мешало работе. Мы помогали всегда низшим кастам, потому как если бы помогали средним, то низшие отказались бы принимать помощь. Также все деревни там специализируются на каких-то конкретных работах. Редко, когда деревня сама себя обеспечивает. Есть те, которые изготавливают одежду, обувь, а есть те, которые выращивают рис только. И потом обменивают свои результаты труда на что-то нужное. И землетрясение помешало этому процессу. Рис еще не взошел, обувь никому не нужна, и так далее. Мы начали строить шелтеры, искуственные укрепления. Я разработал проект, мы привозили в отдаленные деревни материалы, строили образец, обучали всех, а потом оставляли материалы, чтобы они сами продолжали строительство.

Доставляли продукты, средства от холеры… Самое большое опасение было, что из-за количества трупов (а погибло около 20 тысяч человек по неофициальным данным), будут заражены источники воды. Ну и самые необходимые средства. Начинался сезон дождей и те, кто выжили, могли погибнуть из-за простуды и так далее. Каждая такая доставка обеспечивала помощью порядка 600-1200 человек, в зависимости от региона. Потом я познакомился с прекрасной русско-украинской командой, с которой тоже начал сотрудничать. Меня тогда очень восхитили эти ребята, которые вместо того, чтобы свалить домой, как делали большинство — остались и начали помогать. Эти ребята с друзьями и теми, кто присылал средства, помогли выжить нескольким десяткам тысяч человек просто потому что они не могут иначе. У нас была охуенная команда и такое ощущение свободы, которого я больше не испытывал. У меня не было документов, кредиток, но был энфилд, новые друзья и две миссии, которые сами меня вытягивали с того эмоционального дна, в котором я очутился… Когда не можешь разобраться в собственной судьбе – помоги решить чужую. Иногда только это и спасает… Послушаем винил?

– Послушаем…

Он прошел в конец едва освещенной комнаты, свойственным ему медленным движением достал диск из упаковки и положил на проигрыватель. Поднося к нему иглу, он будто приглашал исполнителей к нам в гости. Сначала Морфин, затем “Черную звезду” Дэвида Боуи, и наконец, он поставил тот самый диск Леда Зеппелина 69-го года выпуска. Соло моей любимой песни “Baby i’m gonna leave you” прорезало пространство. Я села на пол прямо перед колонками, закрыла глаза и оказалась в звукозаписывающей студии Лондона в октябре 68-го. Я будто сидела за этим стеклом в наушниках.. Я слышала каждый звук, каждую струну и удар барабанной палочки. И музыка лечила меня… Лечила покруче любой зелёнки и антидепрессантов… Мне не хотелось подпевать… Плант кричал в мою душу, кричал за меня. Технологии могут совершенствоваться сколько угодно… Но ничто никогда не переплюнет винил.

Спустя полтора года, когда я буду восстанавливать эту ночь, Лёша скажет мне: “Я тогда отчетливо почувствовал твою израненность, которую раньше не встречал в других людях, кроме себя. Я как-то прочитал у друга-психотерапевта, что духовные травмы не пропадают, как и шрамы, но их можно сделать менее заметными. Вот тогда они у тебя были видны очень, и я хотел помочь”.

Как любой уважающий себя мужчина, Леша, конечно, проявил инициативу закончить ночь не на одном виниле, но меня не тянуло к нему в этом плане, несмотря на то, что я восхищалась им как мужчиной. Засыпая, я думала: удивительно, как музыка соединяет иногда людей. А еще я думала об этой глобальной несправедливости и всей гнили людского нутра: Лёша был тем самым парнем, о котором с детства мечтает каждая девушка, но почему-то в итоге предпочитает ему каких-то мудаков.

Утром мы сели на его шикарный мотоцикл и приехали в Хаб. Макс названивал мне ночью, но я увидела его звонки только утром. Лёша посадил меня работать рядом с собой, угостил огромной тарелкой фруктов и латте. Мы мило общались, когда приехал Максим. Я навсегда запомню его лицо: он стоял за стеклянной дверью со шлемом подмышкой и смотрел на меня с таким видом, как будто я только что спалила его хату. Он поманил меня движением руки за дверь. Я вышла.

– Ты что ночевала у него? – тихо спросил он.

– Какая разница? – ответила я с улыбкой.

– Нет, ответь.

– Подожди, Макс. Давай разберемся. Я правильно понимаю, что тебе можно спать с другими женщинами, а мне с другими мужчинами нельзя? Такая у тебя политика?

– Я же тебе не вру, а ты мне не сказала, что ночуешь у другого мужика.

– А должна была?

– Должна была взять трубку… У вас с ним что-то было?

Я молчала и улыбалась.

– Было или нет?!
Внутри я ликовала. Он казался таким беспомощным впервые, мне это было в приятную новизну после всех раз, когда он заигрывал при мне с другими девчонками. Почувствовав свою власть, я решила добить его в качестве профилактики за ту девочку, с которой он уходит в первый заезд. Я прижала его к стене и поцеловала в засос. Сейчас он целовался совсем по-другому, более страстно, поддавшись мне. Отстравшись, я прищурилась и как бы задумавшись сказала:

– Ну, целуешься ты лучше него…

Макс побелел.

– Ах ты су-у-ука… Это там его мотоцикл припаркован?

– Ага.

Вот тут я точно разбила его сердце. В этот момент Леша вышел покурить, и заговорил с Максом самым галантным образом, отдавая лавры его проектам, и тем самым его обезоруживая. Не к чему было придраться.

На том мы с Липатовым и разошлись. В этот же вечер он уехал в Ивано-Франковск, и мы с Лелей отправлялись в Киев на концерт Mujuiсe, оттуда я по плану ехала во Львов и готовилась к заезду в “Дом на дереве”.

Закончился яркий май, а вместе с ним и моё пребывание в Одессе. Из любого города нужно уезжать тогда, когда ещё хочется в нём остаться. Мы бежали на поезд с вещами и еле успели заскочить в вагон. Играла песня Леонида Утёсова. Любимый город у моря прощался со мной. Я прижималась ладонями к грязному окошку в тамбуре и смотрела, как Лёша и Тарас едут за поездом на байках по платформе и машут на прощание руками. Они ехали рядом с моим вагоном, пока платформа не оборвалась и им не пришлось резко остановиться… Тот кадр моих исчезающих вместе с платформой рыцарей застыл в моих глазах навеки.

Я вернулась в плацкарт и положила голову на плечо Лёли. Что-то ждало нас впереди; мы и понятия не имели что…

Но наш поезд уже ехал в лето.

Leave A Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *