Голливуд — это место, где тебе платят тысячу долларов за поцелуй и пятьдесят центов за твою душу.

Мэрилин Монро.

26 января.

Я попрощалась с Сан-Франциско и теперь уже бесповоротно двигалась на юг. Сама не понимаю, как это произошло, но вещей за полгода прибавилось не хило. В рюкзак они не помещались, поэтому пришлось их раздавать. Болезненная процедура, скажу я тебе, но ничего не поделаешь. Тащить в руках три сумки — тоже не вариант.

Зачем я ехала в Голливуд и почему сразу не в Мексику? Всё просто: мне нужны были деньги.

Не буду вдаваться сейчас в подробности, но средства, на которые я рассчитывала в Сан-Франциско мне не перепали. Вместо четырех тысяч долларов, как я планировала, удалось отложить только тысячу. На неё я протяну не дольше двух месяцев. Виза заканчивается в конце февраля, и лучше убраться отсюда пораньше, чтобы не вызывать у пограничников подозрений. Не помню, кто именно мне это сказал, но не стоит уезжать день в день с окончанием визы. Иными словами, у меня было две недели, чтобы сделать максимальное количество денег. Пытаться заработать в Центральной Америке — так себе занятие. То, что я могу здесь сделать за день — там я буду получать в лучшем случае за месяц. Я не могла тратить ни дня на поиски новой работы, а значит оставался только один способ.

Сообщение:

Макани, детка, привет! Я вернулась в ЛА и хочу работать.

Макани. Вся эта заварушка началась именно с неё…

Дело было ещё в декабре. Волшебник высадил меня тогда на Венис Бич, и мы договорились, что встретимся с его подругой-медиумом Сабриной (чтобы всё соединилось, надо читать предыдущие истории) в ближайшие дни, а сегодня я собиралась ночевать на пляже. В кармане был ноль. Мы стояли рядом с банкоматами и прощались. Я попросила у Волшебника двадцатку в долг.

— У тебя в квартире все мои вещи, ты знаешь, что я верну…
— Конечно, знаю, детка, я не переживаю по этому поводу.
— А вот я переживаю, — подумала я. — Чёрт его знает, что делать.
— Извините, вы в очереди? — обратилась к нам девушка.
— Нет-нет, мы просто разговариваем. Go ahead.
— Great! Thanks! Sorry for bothering, — она рассмеялась самым невинным образом.

Мы оба загляделись, и было на что. Девушка напоминала современную версию Эсмеральды: смуглая кожа, копна темных вьющихся волос, в них запутались огромные золотые кольца-сережки. Мраморные глаза. Несмотря на то, что одета она была в мужской спортивный костюм, было видно, что фигура у нее идеальная. На вид ей было лет девятнадцать. Она стояла с расстегнутым рюкзаком, из которого чудом не вываливались вещи. В руках огромная стопка налички. Явно больше штуки долларов. Удивительно, что её еще не ограбили. Нельзя было упускать такой шанс:

— Извини пожалуйста, — обратилась я, — А можно тебя спросить, ты кем-то работаешь?
— Я бармен и серф-инструктор.
— Ничего себе! Круто! А то я вот ищу работу. Может меня тоже инструктором возьмут? Я могу учить новичков.
— Можно попробовать.
— Это ты там столько денег делаешь?
— Не-е. Это бар. Бар решает.
— И сколько у тебя получается делать?
— Ну вот за прошлую ночь сделала две штуки.
— Две штуки баксов? Ты шутишь?
— No kidding. Это же Лос-Анджелес! Люди готовы платить.
— Это ты на чаевых столько делаешь?
— Ага. Я могу взять тебя с собой!
— А собеседование не надо проходить?
— Нет, я тебя всему научу и замолвлю за тебя словечко.
— Круто!

Волшебник хитро улыбается и уходит. Девочка заталкивает оставшуюся наличку на карту, и мы идём к пляжу. Безумный Венис. Всегда тут что-то происходит.

— Я Макани!
— Я Даша.
— Даша-а-а! What a beautiful name!
— А твоё-то вообще потрясающее!

Пока мы идем, девочка здоровается практически с каждым проходящим мимо. Кажется, она знает тут всех. Streetgirl. Она рассказывает мне о себе, говорит, что все время путешествует, как цыганка, что написала книгу, и теперь она продается на “Амазоне”.

Что нигде не задерживается подолгу. Всё время в дороге. Она и её укулеле. Что сейчас она записывает альбом, вот только вчера на радио выступала. А еще она профессионально танцует и участвовала в конкурсах красоты.

Я так и не узнала, какие из её историй были правдой. Действительно ли всё это происходило или ей просто нравилось сохранять такую легенду.

Мы проходим мимо выступающих ребят. Банда афро-американских пацанов, со спущенными штанами и в кепках. Они собрали вокруг себя огромную толпу. Макани здоровается и с ними. Мы садимся на теплый асфальт понаблюдать за выступлением. Пацаны жгут, буквально летают в воздухе. Один ходит с мешком и собирает деньги у зевак. Разводит как может.

— Откуда вы?
— Из Барселоны.
— Двадцать баксов от Барсело-о-о-ны! Какой город даст больше?

После каждого номера ребят, Макани кричит, как чайка. Никогда не слышала, чтобы так кричали.

— Что за клич ты кидаешь?
— Так кричали племена Мао на Гавайях. Я же родом с Гавайи. Мама бразильянка, папа американец.

Мы доходим до баскетбольной площадки. Ступеньки заполонили черные ребятки, мексиканцы и бомжи. В этом вся суть Венис: это нереальный замес людей на отличном фоне из золотого песка, голубого неба, граффити и пальм. Здесь есть все. Модели, актеры, блогеры, сладкие детки, за инстаграмом которых ты следишь. Они проезжают на скейтах в оборванных шортах, и весь мир фапает на их подкаченные зафильтрованные задницы. А вне кадра остается наблюдающий за этим бомж с барабанами из пластиковых ведер.

Мы садимся на лестницу. Солнце опускается и бросает оранжевые лучи по расчерченному асфальту. Пальмы и чайки создают черный орнамент раскаленному небу. Миллионы людей мечтают оказаться на этом пляже. А я здесь сейчас.

 

Макани вкратце рассказывает мне о своей работе. Оказывается, она никакая не барменша.

— Я не хотела говорить при твоем друге, что именно я делаю, ну знаешь, чтобы не возникло лишних вопросов. Я всегда отвечаю, что работаю барменшей. Так проще. Так вот, в чем на самом деле суть работы: мы будем всю ночь ездить по корейским караоке-барам. Обычно туда приходят бизнесмены. В корейской культуре не принято сидеть в обществе одних мужчин, поэтому они приглашают к себе девочек. Мы будем выступать в роли гейш. Клиенты по большей части азиаты, но иногда появляются и армяне, и американцы…

Мы будем заходить к ним в комнаты, предлагать себя в качестве компании. По сути мы будем с ними просто тусоваться, а они нам за это будут платить. Куча девочек делает это бесплатно каждую ночь: наряжаются и идут танцевать в клубы. Зачем тусоваться с какими-то парнями бесплатно, если мне за это могут платить, you know what I mean?

— Sure. Makes sense.

— Я расскажу тебе все свои секреты, и ты быстро вольешься в систему. Я давно искала девочку, с которой можно будет работать в команде. Мужики любят смотреть, как девочки танцуют вдвоем. К тому же, это куда лучше, чем тереться об них, согласись! Тебе нужно будет определить свой стиль. Ты должна отличаться чем-то от других девочек, чтобы тебя выбирали. Ну ты быстро поймешь, какой наряд тебе идет больше всего. В чем будут выбирать — в том и оставайся. Они должны тебя запомнить по наряду, и тогда будут появляться постоянные клиенты. Я вот, например, сорвала куш: я решила приходить на работу в коротких джинсовых шортах , красном лифчике и белой майке. Говорю, что я серферша с Венис Бич, такая свойская девчонка. И пока некоторых девочек в роскошных коктейльных платьях они попросту боятся, со мной они расслабляются.

— Крутая идея, молодец.

— Так, что ещё? А, самое главное! Они будут хотеть, чтобы ты напилась. Но ты приходишь туда работать. Тебе нужно сохранять трезвость ума, чтобы получить от них как можно больше чаевых. Ведь весь смысл в чаевых, а не почасовой оплате. Часовую оплату ты будешь частично отдавать нашему боссу, а вот чаевые все твои. Я за прошлую ночь сделала две тысячи, например.

— Как?!

— Опыт. Ты тоже научишься со временем. Так вот, насчет алкоголя: тебе нужно, чтобы они напились, а самой при этом остаться в адеквате. Все девчонки забывают об этом, расслабляются и уходят ни с чем. А ты делай следующее: предлагай им пить, снова и снова. Тебе как раз выгодно, чтобы они надрались и расщедрились. Но когда будешь пить сама, наливай себе отдельный стакан колы, скажи, что это для запивки. А на самом деле не глотай алкоголь, держи его во рту и когда будешь, как они думают, запивать — выливай его обратно в колу. А в остальном разберешься по ходу дела. Я постараюсь сделать так, чтобы мы попали с тобой в одну комнату. Посмотришь, что я делаю и всё поймешь сама.

Мы обсуждаем это, сидя на баскетбольной площадке. Макани ждет своей очереди влиться в игру. Я слабо представляю эту миниатюрную девочку в команде огромных негров. Она следит глазами за одним из самых накаченных парней. Он бегает по корту с голым торсом, в спортивных полуспущенных штанах. На животе красуется полный пакет кубиков. Лицо не обезображено интеллектом.

— Горячий, да? Он мне нравится. — она рассматривает его с дерзкой похотью. Так обычно смотрят латиносы на сексуальных девочек. — Надо брать.

Пока она играет, я ухожу погулять по пляжу одна. Записываю видео, которое не решаюсь показать. Я сама себе там кажусь безумной. Бегу по пляжу, кричу, что эта планета — большая песочница, и что всё, что остается здесь делать — это играть.

С заходом солнца я возвращаюсь к площадке. Макани уже сидит в обнимку с тем негром. Она говорит, нам пора ехать.

— Заедем ко мне домой, переоденемся и погоним на работу.
— Хорошо.

За это время солнце зашло где-то посередине океана и оставило за собой багровую полосу на горизонте.

Они идут в обнимку. Я плетусь сзади, заглядываясь на бездомных музыкантов. Одна женщина играет Дебюсси на разбитом рояле на ножках. На руках старые вязанные перчатки без пальцев. На голове хаос. Рядом стоит тележка из супермаркета со всеми ее вещами. Она играет на фоне синего неба и черных пальм. Всё это так красиво, что я решаю её заснять.

— Даша! Ты идешь?
— Да, сорри.

Мы доходим до маленькой красной машинки Макани. Вся тачка завалена шмотками, они в буквальном смысле лезут изо всех щелей. Вечерние платья, лифчики, туфли на платформе со стразами в перемешку с кроссовками и шлепками… С таким набором можно уехать куда угодно и когда угодно. Кажется, в этом и есть весь план.

Мы приезжаем к ней домой. Она живет с девочкой, снимает однушку. На Венис Бич у нее еще одна квартира. Девятнадцатилетняя девочка снимает две квартиры в Лос-Анджелесе на свои бабки. Такого я еще не видела. Мы въезжаем в гараж ее здания. Пока Макани копается на заднем сиденье своей машины в поисках подходящей для меня и себя одежды, негр пристраивается к ее заднице самым откровенным образом. Макани его не останавливает. Он берет ее за бедра и покачивается с ней в такт. Ухмыляется, играя зубочисткой во рту и, судя по взгляду, прикидывая, как будет ее трахать. На плече висит футболка, которую он до сих пор так и не одел.

В конце концов Макани набирает полную сумку шмоток и туфлей, и мы поднимаемся в ее квартиру.

— Не говори ему, что большая кровать — это кровать моей подруги, ладно? Я сказала, что это моя.

Макани вручает мне платье и начинает переодеваться сама. Счастливый негр запрыгивает на кровать и наблюдает за процессом. Макани меняет нижнее белье прямо на наших глазах, стягивает с себя трусы, не сгиная коленей, одевает красный лифчик и другие стринги. Начинает мерять платья и рассуждать вслух, какое лучше одеть. Она явно красуется. Неудивительно, с таким-то телом. Я иду переодеваться в ванную. Натягиваю черное полупрозрачное платье с блестками. Оно всё колется и едва прикрывает мне задницу. Я бы в жизни такое не надела. Мы с моей подругой Элеонор называем такие платья “два пальца до п*зды”.

Когда я возвращаюсь в комнату, она уже сидит верхом на негре. Он держится обеими руками за ее идеальную бразильскую попу. Кажется, пара пальцев его руки уже в ней. Макани оглядывается на меня с озорной улыбкой.

— Мы тебя не смущаем?
— Да так, мальца…
— Хочешь присоединиться? Или можешь просто понаблюдать.
— Да нет, спасибо. Я пас. Я только косметичку возьму…

Ухожу обратно в ванную. И пока я крашусь, ребята начинают жечь на всю катушку. Критической ошибкой было не забрать из комнаты свой телефон. Я остаюсь в маленькой гостиной, соединенной с кухней. Нет ни журнала, ни компа, ничего. Уйти я не могу, потому что все мои вещи в той комнате. И пока я обвожу губы красной помадой Макани, та страстно стонет и кричит во всю глотку то ли “love me”, то ли “fuck me”, то ли “hold me”. Периодически слышатся удары об стенку. Весь Голливуд построен из картона, стенку здесь можно ломать, как Рембо, кулаком.

Спустя час моей сломанной детской психики они выходят. Она собирается за пятнадцать минут, целует своего “нового мужчину” (так она сама его назвала) и оставляет его спать в кровати подруги. Тем временем за нами на огромном черном минивене с затонированными напрочь стеклами заезжает её босс. Внутри уже сидят разодетые на любой вкус и цвет ночные бабочки.

В ту ночь нам с Макани не удалось попасть в одну комнату. Её выбрали с первого раза, а я еще поездила по клубам. В итоге мне в качестве клиента достался большой лысый кубинец с шикарной сигарой. От него сильно пахло парфюмом, как у моего дедушки. Как же этот кубинец удивился, когда я заговорила с ним на испанском. Кажется, именно поэтому он меня и выбрал. В ту ночь я сделала двести двадцать баксов, и на следующий день вернула Волшебнику долг.

Макани же сделала за ночь намного больше и даже прихватила с собой еды. Видел бы ты лицо того негра, когда она разбудила его, поставив перед носом горячий картофель фри, куриные ножки и гору фруктов. Парень давился от счастья с видом благодарного пса. Посуди сам: подобрала с улицы, привезла домой, трахнула, накормила… Этот день он запомнит надолго.

Мы оставили счастливого пацана на кровати с едой, а сами пошли смывать боевой раскрас. Я прибывала в каком-то трансе. Ноги ломило от каблуков. Я упала на крышку унитаза и стала лить на ватный диск молочко. И вот тогда, когда я уже свела образ жизни этой девочки на “нет”, красавица Макани, стоя напротив зеркала, задумчиво посмотрела на свое отражение и сказала:

— Знаешь, зеркало — самое глупое изобретение человечества.
— Почему?
— Потому что в нём ничего нет, — она повернулась ко мне с улыбкой, — Что мне говорит моё отражение? Ничего. Это всего лишь внешность. Оболочка. Мое настоящее отражение — это лицо другого человека, когда он смотрит на меня. Ты смотришь мне в глаза и улыбаешься. Твоя улыбка и есть мое отражение. А не этот отшлифованный камень. Так буддисты говорят. Не читала “Сиддхартху” Гёссе?

Я смотрела на неё в изумлении. Кажется, девятнадцатилетняя девочка, которая на моих глазах трахнула огромного негра с улицы и терлась задницей об каких-то левых мужиков ради денег, только что преподала мне философский урок.

Я осталась ночевать у нее на полу в гостиной. Утром созвонилась с другом, продемонcтрировала ему в камеру блестящие туфли на шпильках-убийцах, пригодные только для стриптиз-шоу, в которых я вчера работала. Мы посмеялись.

— Неплохо так. Я смотрю, у тебя ещё и маникюр красного цвета…
— Да ты не видел еще платья…

Я собралась и зашла в комнату Макани, чтобы попрощаться. Она сказала, что я понравилась её боссу и, что могу продолжать там работать. Сказала, что будет очень по мне скучать, что хочет путешествовать со мной вместе, что будет ждать меня. Она говорила всё это, лёжа на счастливом спящем негре. Мы подержались с ней за руки, и я ушла. Эта девочка горела. Горела, как те самые бенгальские огни. Всё это происходило в декабре, за три дня до нового года. Я уехала обратно на север штата, встретила новый год в Тахо с украинцами, закончила свой роман с Сан-Франциско, и спустя месяц вернулась обратно в Голливуд… Что переносит нас обратно в

26 января.

Семь часов, и я уже в других джунглях с совершенно другими правилами.

Greyhound*, родимый (*название самой старой автобусной компании США. Автобусы с надписью “Greyhound”, в переводе “Серая Борзая”, можно увидеть еще в таких фильмах, как “Завтрак у Тиффани”). За четыре года ты изменился: сиденья стали кожаными, водители вежливыми. Всё фрик-шоу, на которое я насмотрелась, пересекая штаты в двадцать один, сменилось культурной версией. Или, может быть, дело в том, что это все-таки Калифорния, а не какое-нибудь Теннеси…

Волшебник встретил меня на остановке. Какое счастье — возвращаться к тем, кого любишь. Увидев его снова, я поняла, что всё это время представляла на его голове фиолетовый колпак со звездами.

— Ла руса!!
— Привет, волшебник!
— Ничего себе у тебя вещей. Давай помогу.
— Разве много? Я и так половину выкинула…

Он берет мой рюкзак, и мы идем к машине.

— Я знал, что ты не будешь мне писать этот месяц, поэтому сам не писал. This is the way La Rusa works, I get it.
— Да, ты же знаешь, я не переписываюсь с теми, кто далеко, как бы важны они мне не были. Иначе мысленно переношусь туда, где эти люди. Меня так разорвет на кусочки.
— Я это сразу понял. Ну что, закатим праздничный ужин? Есть у меня на уме отличное место!

Кто-то подарил ему купон на сто баксов в дорогом веганском ресторане. У волшебника, как и у большинства творческих людей, не так уж много было денег. Я не стала бы его объедать. Но вот халявный купон — это круто.

За ужином я рассказала ему о всех своих планах. Рассказала, что у меня голова кругом от всех незаписанных историй. Начала взахлеб пересказывать ему последние события, да так разошлась, что в какой-то момент треснула кулаком по столу, аж вилки подлетели. Официанты переглянулись.

— Я понимаю, что от меня чего-то ждут. Меня заводят во все эти потрясающие истории не просто так. И мне это очевидно, понимаешь? Я живу каким-то кино. При этом я единственная, кто записывает его на пленку. Остается перенести всё в слова, но у меня просто нет сил. Я не успеваю. И я чувствую, что подвожу режиссера, мне стыдно. Они стараются, мутят такие штуки, а я… У меня пропадает вдохновение.
— Вдохновение приходит в процессе работы, детка. Тебе просто нужно ввести писательство в привычку. Труман Капоте, один из моих любимых писателей, об этом говорил. Ирония в том, что он ненавидел писать. Просто ненавидел. И поэтому он ввел в привычку два часа в день, с утра, что-нибудь писать. А потом весь день считал себя свободным. А вообще, я возьму на себя должность твоей музы, детка. Буду тебя вдохновлять. Иными словами доканывать.
— Договорились. Ты нанят!

С утра я сразу побежала на улицу. Знойный Голливуд приветствовал голубым небом и зелеными пальмами. Если видишь пальмы, растущие вдоль каждой дороги, значит ты В голливуде.

Новый город — новые правила.

Первая задача — раздобыть себе кафешку, где писать. Старбакс в двадцати минутах ходьбы прокатит.

Вторая — придумать максимально дешевый завтрак.

Третья — распланировать задачи.

Макани не отвечала, и я сама позвонила толстому корейцу Кевину, на которого работала в прошлый раз и сказала, что готова. Уже на следующий день я вышла на работу. Надо было придумать, как одеться.

“Главное, чтобы тебе было самой комфортно”, — держала я в голове слова Макани.

Так, чтобы было красиво, но и комфортно мне самой, ага. Из всех платьев я выбрала в итоге максимально скромное, черное. Ситуацию спасали гольфы выше колен. Мужики всегда велись на такие штуки.

Обувь. Оставалось придумать обувь. Мои ботинки бы точно не прокатили. На помощь как всегда пришел Волшебник. Мы доехали до родного “Goodwill” (в переводе на русский “добрая воля” — главная сеть секонд-хендов в Америке).

— Итак, у нас есть 15 минут, чтобы найти мне туфли.

Мы нашли. На них не было ценника. Волшебник нашел другую, самую дешевую пару, снял с неё стикер и приклеил к моим туфлям.

— С вас 5.99.
— Отлично.
— Ну всё, теперь я и правда выгляжу как high-class проститутка. Ну ладно, medium-class проститутка.
— Да, у меня даже такое ощущение, что я твой сутенер! Не забудь отдать мою долю, сучка.
— Господи, Стив, это какой-то зоопарк.

Он подбрасывает меня до места встречи с корейцем в районе под названием “Korean town”. Местные сокращенно его называют K-Town. Весь Лос-Анджелес представляет из себя такие вот маленькие райончики с переселенцами. Маленькая Италия, маленький Сайгон, маленький Китай, Армения… Россия там тоже где-то затесалась, надо бы прогуляться, проведать миниатюру родины. Кореец попросил приехать на полчаса раньше, чтобы успеть объяснить мне все нюансы. Но он опаздывал, и мы со Стивом забежали в сендвичную “Subway”.

“На лабутенах, нах” и в охуительном платье я захожу внутрь. У мужиков отваливается челюсть. Наивные. Думают, я не такой же бомж, как они.

Мы вернулись на парковку, где меня должен был перехватить кореец. Я закидываю ноги на бардачок, чтобы кровь отступила от кончиков пальцев. Даю ступням отдохнуть перед боем. Звоню Макани, она не отвечает. Наконец мне приходит смс:

Детка, я со своим мужчиной. — интересно, это тот же самый негр? Бьюсь об заклад, что нет. — Мне, знаешь, как-то странно, ты мне ничего за это время не писала, и тут объявляешься и закидываешь сообщениями. You know what I mean?

Любимое американское выражение, как слово-паразит. “You know what I mean?”

Я ждала этого момента. Зачитываю волшебнику сообщение.

— Такие законы у Ла Русы.
— Ах, Стив. Это старая закономерность. Я давно вывела тип таких людей. Она же через пять минут знакомства меня просто обожала. Давай всем на улице говорить ”это моя новая лучшая подруга. Она такая же, как я дикарка. Мы теперь с ней вместе”. Пыталась за меня везде платить и всячески быть милой. Я проходила это сотню раз. Я знаю, что за этим следует. Когда кто-то без объяснений и причин кидается тебя любить — жди, что довольно скоро он найдет повод тебя возненавидеть. Кто первыми любят, первыми же возненавидят.
— Хорошо сказала, детка. Видишь ли, в этом и есть весь Голливуд. В непостоянстве и моменте. Она встретила девочку у банкомата, и вот ты уже ее лучшая подружка, потом, как ты рассказывала мне сама, через пару часов подцепила себе парня, переспала с ним и выкинула. Тут все моментально становятся друг другу лучшими друзьями, любовниками, бизнес-партнерами. Вот так, — он щелкает пальцами. — “Эй, давай вместе снимем фильм, дружище! У нас выйдет отличный проект”. Знаешь, сколько раз я это слышал? Но все эти друзья легко превращаются во врагов или попросту утилизируют тебя, как только ты перестаешь приносить пользу. В Голливуде всё первой свежести… Только вот срок годности короткий.
— Кевин написал. Он здесь.
— Удачи, малышка. Иди отпляши на коленках у этих грязных корейцев!

Мы смеемся. Стив поддерживает меня, как может. Ему, естественно, не нравится вся эта затея. Но он старый хитрый лис, и знает, что идти поперек чьих-то решений — бесполезная авантюра. Это идеальное количество свободы: когда кому-то есть до тебя дело, но он не навязывает тебе свои правила. Оставь клетку открытой, и птица никогда не улетит.

Стив уезжает. Я цокаю на каблуках до остановившегося черного минивена. Мы находимся на темной парковке рядом со знаменитой забегаловкой “Dennis”. Здесь собираются все машины, занимающиеся таким же бизнесом. Под светом фонарей стоят девочки и ждут своих водителей. Я запрыгиваю на переднее сиденье и закрываю дверь. Кевин курит ментоловые сигареты, откинув спинку сиденья. Даже в таком положении его огромный живот почти упирается в руль.

— Итак, Даса, — азиаты никогда не выговаривают “ш”, — работа, которой мы занимаемся не легальна, но и не нелегальна. Этот бизнес существует уже десять лет. А девочки, с которыми я работаю получают больше шести тысяч в месяц, так что это хороший заработок. И ты и я здесь ради денег, так что давай по делу. Первую неделю я буду смотреть, как ты работаешь. По статистике, из двухсот девушек я оставляю двадцать. Две недели я буду тебя проверять.

Я не стала ему говорить, что дольше двух недель я и не планирую задерживаться.

Дальше Кевин объясняет мне все правила, главные тезисы которых звучат так:

Зашла в комнату — отписалась. Номер кабинки и “К” ( сокращенное о.к. ).

“Время-деньги”. За 15 минут до окончания предупреждай клиента, чтобы он успел расплатиться или продлить время. Если ты опоздала — я буду брать с тебя деньги, как за следующий час.

Никаких наркотиков, минетов и секса. Я буду посматривать в окна кабинок и проверять. Мы не занимаемся проституцией. Если увижу, что ты делаешь кому-то минет — это сразу увольнение. ( А я-то так мечтала о корейских морковках. )

Главное — это комунникейшн. Сообщай мне обо всем, что происходит оперативно.

Спорить с боссом запрещается. Я всегда прав. Я могу иногда грубить, не бери это на личный счет. Я тоже переживаю и нервничаю.

До 23:00 ты должна получить клиента. Иначе твой рабочий день закончен, и ты едешь домой ни с чем.

Не выходи из клуба на парковку до тех пор, пока я не подъехал и не написал тебе.

Всегда оставайся с одним клиентом, чтобы было понятно, кто именно тебе платит. С тобой могут начать заигрывать все сразу, но ты должна быть рядом с тем, кто тебя выбрал.

И в завершении он сказал:

— Работать ночью сложно. Много пей, много спи и если принимаешь витамины — принимай теперь в два раза больше.

Тут до меня дошло, что я забыла дома паспорт, и мне пришлось ехать за ним обратно. Без паспорта или другого ID в клубы Америки практически никогда не пускают. Уж тем более в такие. Я договорилась с волшебником, что он встретит меня у метро. Кореец подбросил меня до ближайшей станции и сказал написать, как вернусь, а сам поехал за остальными девочками.

Метро Лос-Анджелеса — бесплатное фрик-шоу. Все типы людей, и с большинством что-то чертовски не так.

Большой негр, сидящий напротив меня в вагоне, кивает головой и повторяет всем громко, что жизнь прекрасна. На нем двое наушников. Одни висят на шее, другие в ушах. Он ловит мой взгляд и, одобряюще кивая, с задором говорит:

— Веселиться едешь, девочка?
— Нет. Работать.

Пока я жду у метро Волшебника, ко мне подходит бомж. От него разит водкой. Он смотрит на меня какое-то время и затем говорит:

— Не пей и не кури. Я хороший парень, я знаю.

Я не в настроении с ним общаться. Он хочет пожать мне руку, но весь грязный, и мы отбиваем друг другу кулачок.

Тут ко мне подходит работник метро. Бомж сразу удаляется. Работник по-актерски оглядывается. Я сразу понимаю, что он хочет заговорить и сейчас придумывает повод:

— Черт, здесь раньше был тайский ресторанчик! А теперь какой-то зоомагазин. Давно я не выходил здесь на улицу… How you doing?
— Нормально.
— Что ты делаешь здесь одна? Как проходит ночь?
— Well, it’s pretty fucked up. Я забыла свой паспорт дома, жду когда подъедет друг и передаст мне его. А дальше пойду работать практически проституткой. Эти туфли с огромными каблуками на мне я купила час назад за 5.99 в “Goodwill”. Мне вообще не понятно, как можно такое носить?!

Я задираю ногу практически до его носа и демонстрирую каблук.

— Таким же череп пробить насквозь можно!
— Ну ты знаешь, тут все женщины так одеваются…
— Зачем?! Ты знаешь, как это больно, чувак?!
— Представляю. Значит тебе деньги нужны? На что?
— На то, чтобы выжить в Центральной Америке.
— И сколько тебе нужно?
— Чем больше, тем лучше.
— А выглядишь очень красиво.
— Это не я. Это одежда. Но спасибо, — я продолжаю искать на дороге глазами машину Стива.
— Ну слушай, у меня есть деньги… Мне бы только до ATM добежать.

Я оглядела его отражающий свет оранжевый жилет.

— Да нет, чувак, ты что, спасибо. Не думаю, что у тебя бесконечное количество денег, чтобы ими делиться.
— Ну ты можешь дать мне что-нибудь взамен…- глаза горят.

Я не сразу поняла, о чем он. Ладно, справедливости ради, я и правда выглядела как шлюха. Наверное, не стоит обижаться.

Наконец подъезжает Волшебник. Я забираю паспорт, благодарю его и спускаюсь в метро походкой, соответствующей женщине с каблуками, длинной в жизнь. Стильно разодетый парнишка-гей, наблюдающий за этой картиной на лестнице, начинает меня пародировать.

— I know, dude! Не издевайся.

Выхожу из метро и печатаю сообщение другу:

Какие же тут медленные эскалаторы. Дорога опять блестит. Помнишь, мы с тобой шли, и она блестела? Красивый город. Но продажный, сука. Смешно наблюдать, как меняется реакция мужчин, когда ты вся разодетая. Все такие немножко по-другому приветливые. Чувствуешь себя ходячей косточкой перед собаками, как в мультике.

 

Кевин приехал. Я запрыгиваю в минивэн. Внутри уже вся чесная компания еще более разодетых девок, напомаживаются и доклеивают на ходу накладные ресницы. Вот он, профессионализм. Разговоры в машине каждый раз примерно об одном: кого уволили, кто кому засветил струей перечного балончика в глаза, кто нюхает кокс на работе и какие клиенты козлы.

А дальше всё выглядит так:

Боссу приходит сообщение с номерами комнат в караоке-барах, где нужны девочки, и мы едем туда. На парковке, от входа в клуб и к машинам, дефилируют разодетые курочки. Кого-то уже отшили, кто-то отработал, а кто-то только заходит. У входа показываем большому негру свои I.D. (удостоверение личности), скидываем куртки и идем по номерам комнат, которые нам назвали. Комнаты выглядят так: телевизор с караоке, огромный стол и кожаный диван буквой “П”. Иногда, комнаты выглядят, как большой зал, рассчитанный, соответственно, на более шумные компании. На столах один и тот же набор чемпиона: жареные крылышки, фрукты, кола, редбулл, вода и море бухла.

Мы заходим в комнату и встаем в ряд перед сидящими мужчинами. Дальше происходит самая приятная часть. Тебя выбирают. Как кусок мяса. Как товар. Ты просто говоришь “привет” и улыбаешься, а мужики тебя сверху вниз рассматривают и, смакуя момент, сообщают о своем решении.

— Зубы показать? — думаю я про себя, пока они решают, — А то как поймешь, хорошая ли из меня кляча.

Каждый мужик выбирает себе по девушке. Только, поскольку девок таких крутится каждую ночь около ста, не меньше, мужчины довольно капризны. Они наслаждаются процессом. Мне было не по себе от самой идеи того, что нужно молчать и улыбаться. Твой богатый внутренний мир здесь никому не сдался. А вот задница может заработать и на бентли, и на шубу. “Не насосала, а наплясала”.

Интересно то, что все работающие здесь девочки занимаются чем-то ещё параллельно. Одна - ювелир, другая - актриса, третья - художница, четвертая - фотограф. А одна из них занималась решительно всем. Каждая мне сказала, что эта работа — всего лишь подработка, способ осуществить мечты, что на самом деле у всех них грандиозные планы на будущее. По крайней мере, так они говорили.

Я опишу пять дней такой работы. На самом деле их было больше.

 

 

Ночь 1. 280 долларов.

Я захожу в клуб. Иду по коридору мимо одетых в пиджаки азиатов, у каждого по маленькому прозрачному наушнику в ухе. Все, как якудзы, серьезные. В тот вечер мне попалась шумная компания армян. Они сняли самый большой зал, и устроили там огромную вечеринку. Сначала я обрадовалась: армяне все-таки как-то ближе душе, чем корейцы.

“Сначала” — ключевое слово в предыдущем предложении. Дело в том, что для корейцев, сидящая рядом улыбающаяся девушка, подливающая саке — это неотъемлемая часть культуры. Особенно, для успешных бизнесменов. В таких местах они закрепляют дружбу между друг другом. И девушки в таком случае — это предмет красоты. Как гейши. Если ты шаришь чуть-чуть в восточной культуре или, хотя бы, смотрел “Мемуары Гейши”, то знаешь, что гейши не спят с клиентами.

Но для страстных, с бурлящей в венах кровью армян разодетая девушка в вызывающе коротком платье ничем не отличается от проститутки. Первый час я провела с пьяным в хлам низеньким качком по имени “Вован”. Естественно, это ненастоящее имя. Для меня загадка, почему все, извините, хачи переделывают свои имена под русские, оставляя от своего только первую букву. Своим именем гордиться надо, зачем же ты мне Вовой представляешься…

Всё, что со мной в течение того часа обсуждал Вован — это когда же мы уже пойдем трахаться. Он без остановки пытался залезть мне под платье и атаковал лицом, то ли чтобы поцеловать, то ли чтобы разбить мне зубы и нос. За эту ночь я неплохо так отработала инстинкт уворачивания от нападения. Аж шея болит от того, сколько раз я резко отвела голову в сторону. Вован пытался со мной танцевать. На деле он швырял меня из стороны в сторону, и я чудом осталась на ногах. За час этого зоопарка я порядком задолбалась. Я попросила деньги, сказала, что мне пора и сбежала из комнаты. Я уже было написала Кевину “забери меня”, когда ко мне подошел еще один армянин из той же комнаты, и попытался взять за руку. Вид у него был более солидный.

— Пойдем со мной.
— Нет.
— Я заплачу.
— Слушай, я против того, чтобы меня хватали, лапали и пытались раздеть. Я могу с тобой просто танцевать и разговаривать. Тебя такой вариант устраивает?
— Конечно.
— И ты не будешь ко мне приставать?
— Не буду.
— Ну хорошо.

Хрен там был. Оказалось, что это родной брат того Вована, и вёл он себя примерно так же. Я честно танцевала с ним, как могла, а когда мы сели, попыталась завести разговор, чтобы он перестал пытаться залезть мне под платье.

— Какая у тебя мечта?
— Трахнуть тебя.
— Окей. Ну представь, что трахнул ты меня. Тогда какая у тебя мечта?
— Трахнуть кого-нибудь еще.
— Потрясающе. Ты любишь свою жизнь?
— Обожаю. Я делаю, что хочу каждый день. I fucking love my life.
— Это здорово… А что ты больше всего любишь в своей жизни?
— Свою жену. Ты поедешь со мной после клуба?

Всё общение с этими мужчинами сводится к двум этапам. Сначала они пытаются договориться с тобой о встрече за пределами клуба, и каждый раз крайне удивляются, когда ты говоришь, что это запрещено. Потом, смирившись с тем, что ты с ними никуда не поедешь, они начинают исповедоваться. В большинстве случаев невозможно даже разобрать, что именно они говорят из-за громкой музыки, но молчаливое кивание и сочувствующие материнские глаза — это всё, что им нужно. Я гладила по голове несчастного пьяного армянина и думала о том, какая же это недооцененная профессия — проституция.

Я уже попадала случайно на такую подработку в Москве. Сейчас не имеет значения, как и почему это вышло, но главная разница между тем, что происходило в Лос-Анжелесе и в Москве заключается в том, что в Москве половина таких девочек и правда были проститутками. И когда они заходили в комнату и вставали в ряд, клиентов предупреждали, что девочек слева можно будет потом забрать домой. Шесть тысяч за час, десять за ночь. Я тогда, как единственная, кто говорил по-английски, договаривалась с клиентами, какая из девочек с кем уедет. Жуткая была картина.

Но интересно не это. Интересно то, о чем такие девочки разговаривали в гримерке. Соединяя всё увиденное и услышанное, могу сказать, что большинство из них морально вкладывались в мужчин, заводили постоянных клиентов и привязывались к ним. Девушки остаются девушками, даже если они берут деньги за секс. А знаешь, сколько мужчин просто хотят пообщаться? Половина. Многие из них просто одиноки.

 

Я смотрела на девушек вокруг. Разодетые донельзя, всех возрастов, размеров и национальностей. Много славянок.

Те, что постарше уже обзавелись силиконовой грудью. Было видно, какие девушки сюда попали случайно, а какие крутятся в этом бизнесе полжизни. Русские девочки, к слову, никогда не улыбались мне в ответ. Видно было, что они ненавидят эту работу. Я пыталась поддержать их улыбкой, взамен они одаривали меня взглядом, который как бы говорил: “ты мне не платишь, хули я тебе улыбаться буду?”

Я выхожу в туалет. У зеркала прихорашиваются несколько американок.

— Русские просто дуры! Наоборот надо друг с другом дружить! — говорит мне девочка из Техаса, — Можно танцевать вдвоём, мужикам это нравится. Это же лучше, чем когда эти животные трутся об тебя и пытаются схватить за грудь.

Выдохнув, я возвращаюсь в комнату. Армяне тем временем разошлись не на шутку; один закинул украинку себе на плечо попой вверх, как мешок картошки, держа при этом второй рукой бутылку коньяка. Поскольку платье у девушки было короткое, попа осталась полностью голой. Девочка визжала, а мужики радостно хлопали ее по заднице. Я не могла понять, пора ли уже спасать её. Удивительно, что они не размозжили ей голову об кафель. Словом, они вели себя как голодные звери.

Музыка пугала. “Let me see how big your mouth is” — скандировал один из припевов. Самое ужасное, что девочки подпевали.

Я заметила, что никто из русских и украинок не использует главный трюк, которому научила меня Макани. Девочки закидываются стопками спиртного вместе с мужиками, не запивая вообще. Когда весь этот карнавал закончился, я забрала деньги и сбежала.

Пересчитала их в туалете. Двести восемьдесят баксов за три часа. Неплохо.

На выходе из клуба один армянин больно ущипнул меня за грудь через платье. Довольные глаза хозяина мира и наглая ухмылка… Мне нечего было сказать. Это унизительное движение как будто поставило меня на место. То место, на котором я не хотела быть.

Запрыгнув обратно в минивэн, я пожаловалась напарнице. Её звали Мisty, в переводе с английского — “мистическая”. Большинство девушек этой профессии точно так же, как проститутки и стриптизерши, выдумывают себе рабочие имена и никогда не называют настоящих.

— Oh, honey, тебе сразу надо было сматываться. Армяне — это всегда “shit show”. Пройденный урок. Чертовы животные! Если захожу в комнату и вижу там армян — сразу разворачиваюсь и ухожу. Fuck it. Подвезти тебя домой?

Мы пересаживаемся в ее красный кабриолет. Она без умолку рассказывает всё, что думает об этой профессии, я мотаю на ус. Она высаживает меня прямо у дверей дома Волшебника. К сожалению, это был единственный раз, когда я попала домой так легко. Больше такой халявы не перепало.

Спустя несколько дней возвращений домой с голыми ногами, под утро я заболела. Кевин не всегда мог довезти меня до дома, а метро в Лос-Анджелесе работает в будни до часу ночи, и только в пятницу и субботу до двух. Так что в своей болезни прошу винить скудное моральное состояние и четверг. Мексиканцы, закрывшие двери метро прямо перед моим носом, предложили в качестве компенсации подвезти меня до дома, но только после того, как окончат полную проверку станций. Я укуталась в плащ и ждала их на улице около часа. Пыталась поймать тачку, но никто не останавливался. Если раньше поднять руку большим пальцем вверх было принято только в Америке и являлось каким-то неопознанным летающим объектом в России, то теперь, когда в нашей стране такой жест наконец стали опознавать, для американцев он был не более, чем напоминанием о давно забытом прошлом времен черно-белого кино.

На лечение у меня времени не было, и я продолжала выходить на работу.

 

 

Ночь 2. 180 долларов

Волшебник закидал меня лекарствами и снова довёз до места встречи с корейцем. На этот раз на мне было миленькое светло-розовое платье. Роковая ошибка. В таких заведениях никому не нужны “cute girls”. Смотря в зеркало на козырьке, я поправляла макияж и гадала, что же исправить в своей внешности.

— Почему меня не выбирают, Кевин?
— Даса, я расскажу тебе про одну из моих самых успешных девочек. У неё был клиент, который выбирал ее каждый день в течение четырех месяцев. Он приходил в караоке-бар, звонил мне и просил привезти именно её. За это время та девушка сделала состояние. Думаешь она была красавицей? Нет. У меня были девушки куда красивее её! Были и модели, и те, что побеждали в конкурсах красоты! И даже их не брали. Брали её. Потому что она тратила на макияж полдня, завивала длинные локоны и всегда была одета так, как будто идет на бал. Любой мужчина мечтал видеть ее рядом. Тебе нужно соответствовать. У тебя ведь даже волосы не завиты. Ну-ка, сделай их на бок.

Я представила, как гоняю по миру с щипцами для волос, феном, вечерними платьями и дорогой косметикой. Suuure. Я зачесала волосы пальцами на одну сторону.

— Вот так?
— Да, так лучше.

Четыре часа бедный Кевин возил меня по клубам, но всё напрасно. Меня никто не брал. И тут я проследила в себе огромную разницу в сравнении с предыдущими днями: я злилась и негодовала, что меня не берут. Теперь я уже совершенно спокойно заходила в комнаты. Я хотела, чтобы меня заказали. Во мне проснулась жадность до легких денег.

— It’s a gamble. — говорит Кевин.

И, действительно, здесь работают такие же законы, что в казино: ты никогда не знаешь, что будет дальше, но продолжаешь играть. В мире, где всё зависит только от удачи, всегда есть сотня поверий: до 23:00 Кевин целует наши ручки на удачу, после 23:00 мы трём его правое плечо. Будешь смеяться, но когда я потёрла это заплывшее жирком плечо, меня наконец-то взяли. И клиент оказался полной противоположностью диким армянам: это был добрый и культурный индус. Казалось, его занесло в этот порочный подпольный мир фейка по ошибке. Все два часа мы пели песни Radiohead и Red Hot Chili Peppers. Особенно символично было петь слова “Californication”…

“Pay your surgent very well to break the spell of aging. Celebrity skin, is that your chin or is that what you waging?”

( “Заплати побольше своему хирургу, чтобы сломать законы старения. Кожа, как у знаменитости. Это твой подбородок или то, чем ты зарабатываешь?” )

Я обняла низенького индуса за плечо и была бесконечно благодарна, что на эти два часа я спасена от всех уродов. Когда слышу эту песню теперь, меня относит обратно в тот момент. Мы говорили о странах и музыке, пили водку с колой (желудок болел от голода, и я решила позволить себе один стакан) и радовались жизни. Только вот здоровье мое было уже совсем подкошено… Я вышла из комнаты на своих огромных каблуках, села на лестницу и написала другу в Москву: “Доброе утро”. Пока Кевин не скажет, что можно выходить, я тусуюсь с черным охранником. Из security всех клубов вместе взятых, этот мужик самый строгий. Мне нравится его серьезное отношение к делу. Он косится на меня одним глазом, продолжая следить за тем, что происходит на парковке:

— Ну, как идет ночь?
— Да как-то медленно…
— Что так?
— Надела миленькое платье. Видимо это было ошибкой.

Он снова на меня косится:

— По мне так отличное!
— Спасибо… Что ж тогда этим поганым корейцам не нравится?

Он улыбается и пожимает плечами.

Кевин подъезжает, я залезаю в машину, и мы гоним в другой клуб. Время 2:40. Я чувствую, что тело мертво. Ему нужна постель, лекарства и покой.

— Моя знакомая написала, что ещё две девочки нужны. Я и белая. — сообщает девушка-японка на соседнем сиденье, не отрываясь от телефона. Она работает здесь уже шесть лет и напоминает по внешности Люси Лью. Невозможно угадать, какой у нее возраст. Эти японки и до сорока лет выглядят как девочки.
— Да, конечно. Поехали.

Если не соглашусь, все равно придется сидеть в машине и ждать, когда она закончит; пока все девушки не закрыли график, Кевин меня домой не повезет. Метро закрыто.

За пару дней до этого мне пришло сообщение от Ивана Кузнецова. Он просил ответить на несколько вопросов для журнала “Арриво”. Ваня уже брал у меня интервью где-то год назад. Это был единственный случай, когда человек действительно поискал обо мне какую-то информацию перед тем, как задавать вопросы. На этот раз Ваня решил запилить “чисто женскую статью”:

— Есть задумка сделать красивое интервью с девушками, которые путешествуют в одиночку, и делают это давно и круто. Выбрал трех героинь, с которыми уже беседовал, в том числе тебя. Хочешь ответить на несколько простых вопросов? Получится обзорный материал для нерешительных барышень. Разрушим все их сомнения. Кстати, как тебе слово “барышни”?

Я согласилась, и он прислал вопросы. Пока мы едем из одного клуба в другой, я открываю список и пробегаюсь по нему глазами. Каждый из них как будто подъебывал. Начинаю писать ответы наобум, просто чтобы отвлечься.

“У тебя есть парень?”
Нет.

 

“Ты влюблена?”
Next question…

 

“Если бы ты путешествовала с парнем, кто твой идеальный спутник?”
Тот, кто запретил бы мне заниматься такой херней.

 

“Что ты скажешь девушкам, которые тоже хотят путешествовать?”
Вам пиздец.

 

Я чувствую, что температура уже больше тридцати восьми. Кости начинает ломить. Я пишу короткое сообщение другу, без расчета, что он прочитает сейчас. Обычно он отвечает раз в сутки, потому что заходит в интернет только с компьютера.

— Я умираю.

Телефон моментально вибрирует в ответ.

— Меня пугает отсутствие cмайлов. Что случилось?

И, спрятанная за тонированным стеклом, я начинаю плакать. Хоть бы Кевин не заметил.

— Видишь, Даша, стоило потереть моё плечо, и появился клиент.
— Да… Спасибо, Кевин.

Вернувшись домой к утру, я доползла до своей комнаты и увидела, что на подушке лежит печенье в форме сердца. Его оставил для меня двенадцатилетний сын Лидии, Армандо. Волшебник для него как второй отец, который балует больше, чем настоящий. Лидия — первая любовь Волшебника, и поскольку своих детей он так и не завел, об Армандо он заботился, как о родном ребенке. Армандо часто зависал у нас дома. Волшебник сказал ему, что я работаю официанткой в ночную смену. Для Армандо я была милой девушкой… Хотя бы в его глазах мне нравилось такой оставаться.

Я залезла под одеяло и сразу позвонила другу по скайпу. Оказалось, он наконец завел себе айфон и теперь мог передвигаться с камерой. Он сидел на балконе. Слышно было, как капли за окном стучат по фанере московского подоконника. Меня трясло от болезни и морального состояния. Москва казалась в тот момент далеким миром, оставленным в прошлом когда-то очень давно.

— Что случилось, Даш?

От его голоса и родной речи сразу становится легче. Меня попускает.

— Ты опять куришь?
— Я всегда курю. Ты единственная, кто вечно меня об этом спрашивает…
— Может это потому что мне единственной есть дело до твоего здоровья?

Он ухмыльнулся.

— Маме еще есть, она тоже меня попрекает иногда. Так что случилось?
— У тебя браслетик новый?
— Ага. На встрече подарили. Так что случилось?
— Как там у вас с погодой?
— Понятно. Ты не хочешь отвечать.

У меня ломается голос.

— Я не знаю, что сказать. Если бы я могла собрать свои чувства в комок и передать тебе сейчас вот так, через экран, я бы это сделала. Но я не могу.
— Даш, что нужно сделать, чтобы тебе стало лучше?

Я долго молчу. Потом решаю сказать, как есть. Полгода говорили как есть, что уже менять правила.

— Ну, если бы ты был рядом, было бы хорошо.
— А что-то менее географически сложное есть?

Я опять молчу.

— Нет.

Тишина. Холодный пот.

— Слушай, как же хорошо, когда люди правду говорят…

Он тушит сигарету. Мы молча смотрим друг на друга. Дождь продолжает бить по фанере, отмеряя тишину.

— Даш, ну ты же веришь в судьбу, когда-нибудь же мы встретимся. Не сейчас, так потом.
— Я не хочу потом… Откуда ты знаешь, что будет потом? Я продолжу жить, ты продолжишь жить. Все поменяется. Может быть, потом я не буду этого чувствовать. Но я чувствую сейчас. Я так редко такое чувствую… Я могу хреначить сколько угодно дальше, сама по себе. У меня есть цели, задачи. Но я знаю, что могла бы быть по-настоящему жива, счастлива, сейчас, рядом с тобой. Мне обидно растрачивать эту возможность, понимаешь?

Он молчит.

— Я, когда говорю с тобой, вспоминаю себя настоящего. Это как портал в реальность. А здесь я как будто продолжаю играть роль. Мне нужно накопить полторы тысячи долларов, чтобы уехать. И если раньше это было сорок пять тысяч рублей, то теперь это все сто двадцать. Так что моя Москва может продлиться ещё несколько месяцев, Даш.
— Но если ты женишься, я тебе этого не прощу.

Он улыбается.

— Как ты себя чувствуешь?
— Погано. Горло болит. Меня лихорадит.
— Давай заберу половину твоей болезни… А с остальной ты справишься.
— Давай.

Мы закрываем глаза.

— Сделано.

Мы разговариваем, пока на улице не начинает светать. У меня утро, у него вечер.

— Ладно, теперь правда пора, я поехал к брату видео на английский озвучивать…
— Окидос. Я бы только, знаешь, что посоветовала… Ты, когда говоришь за кадром, говори немножко тише, спокойнее. А то ты как-то не по-настоящему звучишь, как будто докричаться пытаешься.
— Я знаю! Я вообще свой голос не узнаю, слушаю себя и думаю “что за мудак?”
— Ты просто как будто слишком стараешься. Как будто зрители где-то в конце зала, а они же перед экраном. Представь, что рассказываешь все мне, что я сижу рядом. Я-то тебя сейчас прекрасно слышу.
— Хорошо, так и сделаю. Ложись спать. Я погнал, а то уже одиннадцать.
— Пока.

Я закрываю ноутбук и опять остаюсь одна.

 

 

3 ночь. 220 долларов.

 

Следующий день работы контрастно отличался от предыдущих. На этот раз я оделась совершенно по-другому. Не мило, а откровенно сексуально. Короткий чёрный боди и чулки. Даже в ночные клубы так откровенно не одеваются. Попробуйте только не взять меня теперь, сучки.

В ту ночь мы встретились с Макани. Она была счастлива меня видеть и обнимала, как ни в чем не бывало. В тот же час она уже собралась ехать со мной в Мексику, и вот мы снова как будто лучшие подружки. Всё или ничего. Голливуд — он такой Голливуд.

— С тем парнем не вышло. Оказалось, у него была девушка. Она еще и преданная, ждала его, пока он в колонии срок отбывал, год, представляешь! В общем, у них там любовь, я не стала мешать. У меня сейчас уже другие два мальчика. Один - буддист, другой - мусульманин. Одному больше нравлюсь я, другой больше нравится мне. Не знаю, кого выбрать.
— Детка, может тебе сейчас вообще не нужен парень?
— Да, естественно, не нужен! Но разве ты не заводишь себе любовников в каждом городе, куда едешь?..

Наша машина подъехала к первому клубу. Кевин закурил свою ментоловую сигарету и сказал:

— Так, девочки, сегодня я злой. Поэтому всем слушать меня внимательно.
— Хорошо, Кевин. — послушно в один голос отвечают девочки.
— Комнаты номер два, три, пять, двенадцать, четырнадцать.

Он нажимает на кнопку, дверь автоматически отьезжает и девочки, одна за другой, выпрыгивают на улицу.

— В этот раз мы должны попасть в одну комнату! — говорит Макани, хватает меня за руку, и тащит за собой с улыбкой. Её лицо блестит, за ней вьется сладкая волна от спрея для тела. Мы заходим в клуб и идём по списку комнат. Рядом с Макани я чувствую себя непринужденно: она вселяет какую-то веру в себя и чувство легкости.

Длинный коридор. Стены оббиты красным бархатом. Мы заходим в первую комнату. Там сидит куча азиатов, уже порядком пьяных. Девочки на высоких каблуках вьются вокруг каждого. Одни сидят на коленках, другие танцуют рядом. Парочка мужчин свободна. На них мы и охотимся. Макани хватает в руку свободный микрофон и начинает петь, пританцовывая в такт, с повадками аниматора, как будто разогревая толпу.

— Ну что, ребята, как ваша ночь? — говорит она в моменты проигрыша.

Она тратит больше времени на поиск клиента, чем остальные, но практически всегда её сразу выбирают. Такую стратегию с микрофоном использует исключительно она, остальные девочки думают о деньгах и их хватает лишь на короткое “hi”. Дальше они готовы тратить свое время только за деньги, поэтому если ответа “да” моментально не следует, они разворачиваются и, мелкими шажками, в своих коктейльных платьях, уходят, а Макани, полностью на своей волне, в коротких джинсовых шортах и майке, просто наслаждается собой, от чего мужчины теряют дар речи и готовы платить, лишь бы она продолжала.

С первой комнатой не прокатило. Но уже во второй её моментально выбрал какой-то мелкий кореец в пиджаке, на что Макани ему сказала:

— Может ты возьмешь нас двоих? Это моя подружка! Мы работаем вместе! It’s a package, baby! Can you handle us both?
— I guess I can. — он улыбается.

Мы садимся по обе стороны от него. Макани снова берет микрофон и начинает петь, танцуя при этом на его коленках. Он завороженно смотрит на ее попу.

— Прекрасная попа, правда? — я пытаюсь поддержать разговор. Глупо заливать что-то еще, чувак явно наслаждается.
— Да, попа роскошная…

Через какое-то время этот кореец просит меня развлечь его брата. Тот, мол, скучает, но очень стесняется взять себе девушку.

Я переспрашиваю, кто за это будет платить, он говорит, что его брат. Я пересаживаюсь к его брату. Стеснительному, высокому мужчине в возрасте сорока пяти — пятидесяти лет. Он уже наполовину облысел и обзавелся пивным животом, но сильно душится дорогим одеколоном. Компенсация. Впрочем, вел он себя очень прилично. Рассказывал о том, где любит отдыхать с женой и детьми в Мексике, посоветовал мне несколько пляжей. Мы о чем-то мило беседовали, периодически, я танцевала на его коленках — решила брать пример с Макани, но мне до нее было далеко. То, какие она исполняла пируэты, было действительно достойно чаевых в тысячи долларов. Она вела себя, как рыба в воде. Для нее это была совершенно комфортная среда. Её среда. И все мужчины это чувствовали.

В конце концов, ведь в этом вся суть: если делаешь, что любишь — будешь делать это хорошо. А когда не любишь — как ни старайся, ничего дельного из этого не выйдет.

У девочек здесь почему-то не принято обсуждать, кто сколько унес чаевых. Наверное, чтобы не завидовать друг другу. Я за свой танец на коленях ( не знаю, говорят ли так на русском, на английском это звучит как “lap dance” ) получила чертову двадцатку. Это ничто.   

Дома открываю контакт:

Я и правда немного приболел. Представляешь, походу магия работает. Не сильно, думаю как раз ровно наполовину от твоего. Надеюсь, тебе стало пропорционально легче. 🙂

 

 

4-я ночь. 220 долларов.

Мы пытались попасть с Макани в одну комнату, но её опять выбрали быстрее меня. Ночь не шла. Это был последний день месяца, а значит у всех закончились деньги. Мы сидим на заднем сиденье с Дианой, миленькой бразильянкой с огромной, соответствующей своей стране, попой и узкой талией. Дома её ждет парень. Бедняга и понятия не имеет, как она подрабатывает. Мы обсуждаем мужчин:

— В Бразилии у нас одни животные! Их кроме секса вообще ничего не интересует. Я потратила столько лет на поиски нормального парня, но они все как один придурки. В итоге решила, что не могу больше с этим мириться и переехала в штаты.
— Да, я это сразу в Рио заметила. Там заняться сексом - все равно, что в картишки перекинуться. Они вливают тебе в уши всю классику самых заезженных комплиментов, и как только понимают, что оно не сработает, моментально переключаются на следующую. В Москве, кажется, всё наоборот: парни не решаются подойти к девушкам до последнего. Им надо сначала изрядно напиться, вот тогда они богатыри.
— Так оставайся здесь в Америке. Тут самые классные мальчики. Выйдешь замуж, и всё.
— Я не знаю… Я все равно в душе русская. Мне тяжело будет с человеком, который не знает моего языка.

Я рассказываю ей, что хочу в Москву, к своему другу, что у него уже, с тех пор, как мы виделись вживую, появилась девушка, но вроде как там всё не серьезно, и я не знаю, что делать. И из-за того, что Бразильянка теперь знает мой секрет, мне становится легче. Мы попадаем с ней и еще одной девочкой, у которой, к слову, тоже есть парень, в комнату к молодым ребятам — американцу, корейцу и палестинцу. Они под кокаином и экстази. Такие штуки чуются за метр. “Я милого узнаю” по расширенным зрачкам. Они расслаблены до предела и, кажется, вообще забыли, в чем смысл этого заведения. Проходит десять минут, а они всё не могут решить, чего хотят. Тот, что кореец, по-видимому, их босс. Он стройный, ухоженный и хорошо одет. Кожа лоснится он дорогих кремов. На голове кепка козырьком назад. Он, явно, из числа всех этих молодых ребят, работающих на Эппл или Фейсбук, которые рано добились успеха и не знают уже, на что тратить свои деньги. Все они, обычно, чертовски уверенны в себе. Развалившись на диване, как король, он машет рукой и говорит:

— Да берите уже, какую хотите! They are on me.*

(*я оплачиваю)

Палестинец, покачиваясь, пытается сфокусироваться на моих глазах:

— Ты хочешь остаться?
— Конечно хочу!
— И ты хочешь?
— И я хочу, — послушно отвечает Бразильянка, манерничая.
— Ну тогда, конечно, оставайтесь обе!

Жестом руки он приглашает нас сесть.

Ура. Спасены. Хоть что-то мы сегодня заработаем.

Он сразу пытается накормить нас экстази, хочет, чтобы мы были на одной волне. В голове проскальзывает ассоциация с Бернинг Мэном… Диана, так зовут Бразильянку, после долгих уговоров “согласилась”. На самом деле она просто притворилась, что размешала порошок из пилюли в стакане. Палестинец уже такой “улетевший”, что даже не замечает, что пилюля продолжает целенькая лежать на столе как ни в чем не бывало за стаканом колы.

Девочка, севшая рядом с американцем, ему вскоре наскучила. Он попросил её уйти и решил отнять меня у палестинца. Американец этот был на удивление симпатичный. Прямо очень симпатичный. Прямо слишком симпатичный, чтобы платить за мою компанию. Даже не по себе как-то. Мы стали болтать, и через какое-то время он предложил мне то единственное, от чего я не могу отказаться. То, что везет маленькая лошадка. То, что стоит слишком много денег…

— А он прямо чистый-чистый? — спрашиваю я трезвого корейца.
— Самый чистый, какой можно найти. Он хорош. Поверь мне, — кивает головой кореец в кепке.

Два года прошло с тех пор, как я жила в боливийском городе Ла Пас, работала барменшей и, перекинув ноги через унитаз, вдохновлялась на крышке от бочка унитаза, в костюме зеленой феи, перед каждой сменой… В Боливии он стоит десять долларов за грамм и блестит как снег. Как снег… В глазах всплывает картинка… Черный конвертик с волшебной пудрой, заботливо упакованный знакомым англичанином. Это был лучший товар в городе, я даже знала откуда он приходит. Он делался заключенными в городской тюрьме, ставшей известной после книги Томаса МакФаддена - “Marching Powder: A True Story of Friendship, Cocaine, and South America’s Strangest Jail”. В черепичной крыше этой тюрьмы уже много лет красуется большая дыра, откуда в определенный день и время на землю летят пакеты свежесваренной пудры. В ту же секунду на улицу выбегает человек, подбирает посылку с земли и исчезает. Звучит, как сюр, но это правда. Копы давно подкуплены и ничего по этому поводу не делают. Если встать у памятника на площади “Плаза Сукре” и посмотреть на тюрьму оттуда, эту дыру в крыше хорошо видно.

В общем, я не удержалась. Результат был моментальный. Теплая волна наслаждения пробежала по телу, воздух стал нежным, мягким. Меня охватила эйфория… Я снова чувствовала сладкую уверенность в себе и ту абсолютную любовь ко всему живому, которую, наверное, испытывал Иисус. Я владею ситуацией. Я контролирую всё вокруг. Я выше всего, что здесь происходит. Мой белый друг работает как “Феликс Фелицис”: он дарит чувство, что вся удача мира на твоей стороне. Ты адекватен, тебя не шатает, не “мажет”. Но появляется то чувство, которое не спутать ни с чем, что всё теперь подчиняется твоим законам. И это твой маленький секрет. Как будто тебя поднимает на два сантиметра от пола… Никто этого не замечает, но ты-то чувствуешь, ты знаешь, что паришь.

Поскольку американец был и под экстази и под кокаином, его просто сносило любовью и желанием. Он рассказывал мне взахлёб про то, как мечтает завести семью, про своих друзей, родителей, сыпал комплиментами направо и налево. Я понимала, что сейчас ему легче всего быть искренним и что сейчас он действительно говорит, что думает. И в этой канители фальши и лжи, в которую нас засосало, я предложила ему пожать друг другу руки и пообещать, что с этого момента мы, как в суде, будем говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Он посмотрел на меня многозначительно и крепко пожал руку.

Парень оказался невероятным джентельменом. Даже, когда я выходила в туалет, он хотел провожать меня до двери на руках, буквально, нес, как невесту, по коридору, чтобы со мной на пути ничего не случилось. В тот момент он был мной совершенно ослеплен.

Мы пьем колу, обсуждаем музыку. Я сижу рядом с ним, мы обнимаемся. Периодически я забываю дышать и делаю большие вдохи, когда вспоминаю. Тело горит. Сердцебиение повышается. Спустя какое-то время, я понимаю, что опять начинаю играть челюстью. Кажется, я перебрала. Даже он замечает, что я двигаю челюстью, и говорит: “как это мило”. Это последствия кокаина. Хочется вечно ей шевелить, особенно, когда действие подходит к концу. Я понимаю, что нужно продолжать, иначе, если меня попустит сейчас, будет не здорово. В итоге, к трем утра я искусала себе все щеки, сама того не заметив. Так странно, когда ты своей челюсти не хозяин. Держишь её уже рукой, как ребенка, отслеживаешь, а она не слушается. Поймёт это только тот, кто пробовал, и хорошо, если завязал.

Когда я вернулась из туалета, Диана уже целовалась с палестинцем. Он был толстый и полу-лысый. Думаю, она это делала ради чаевых.

— Никогда не целуйся ради чаевых, — сказала мне ещё в первую ночь одна из девочек, Мисти, — Поверь, за поцелуй тебе никто ни копейки не добавит. Наоборот. Ты поддалась, сломала интригу, значит, они выиграли. Это всё, что им нужно. Мужчины, как кошки: пока ты крутишь перед их носом бантиком на ниточке — они увлеченно играют, пытаются поймать его когтями. Но стоит тебе отпустить нитку, оставить бантик лежать — они ткнут в него пару раз лапой и моментально потеряют интерес.

К корейцу потом тоже присоединилась девочка. Брюнетка с кошачьими глазами, напоминающая Милу Кунис. Она употребила решительно всё, что у них было, и стала целоваться с корейцем. Я наблюдала, как его руки, на одной из который свадебное кольцо, сжимают её попу в узкой кожаной юбке.

Ближе к четырём утра я уже плелась по жизни, не осведомляясь о направлении.

Когда заведение закрывалось, мой парень предложил поехать на вечеринку. Я так и не побывала ни в одном клубе Лос-Анджелеса в этом году, поэтому решила согласиться. Но сначала Кевин должен был в любом случае отвезти меня домой, ведь нам нельзя тусоваться с клиентами. Мы договорились, что они расплатятся с караоке-баром и заедут за мной.

Войдя домой, я оказалась на безопасной территории и думала уже было остаться. Может эти парни и не приедут? К черту их. Но только я одела спальную футболку, как на телефон пришло сообщение “мы будем у тебя через минуту”. Я чувствовала, что адски устала, но чертов кокаин в любом случае не даст мне спать до утра. Я натянула другое платье, гольфы, ботинки и вышла. В ботинках я чувствовала себя собой.

В машине сидела вся честная компания парней, плюс водитель.

— А позови своих друзей! — предложил кореец.
— У меня здесь нет друзей.
— Bullshit! Как у девушки в Голливуде может не быть друзей?
— Я здесь всего пять дней. Днем пишу, ночью работаю. У меня не было времени заводить друзей.

Я прикасаюсь языком к щекам и чувствую, что они искусаны вдоль линии соединения верхней и нижней челюсти.

Мы заехали в дом палестинца. На стене в гостиной висела огромная картина, на которой было изображено, как он делает предложение девушке под огромным дубом. Нарисована картина была совершенно безвкусно, зато размахом во всю стену. Страшно представить, во сколько она могла ему обойтись. Я поняла, что на холсте изображен именно он, потому что рядом с парой сидела та же маленькая псина, которая теперь, надрываясь и подпрыгивая на месте, лаяла на меня. Обычно собаки меня любят и принимают за свою. В чем проблема этой болонки?! Мозг окончательно протрезвел, когда эта дрянь разодрала мой указательный палец на кровавые куски. Пакистанец протянул мне какой-то кусочек корма, говорит, на, покорми, чтоб не лаяла — и вот результат. Маленькие собачки — насмешка над самой идеей, задачей этого зверя. Как глупо, по-детски — кусаться от страха. Пушистый дрожащий комок. От злости, я показала ему два средних пальца, тех, что он не успел отхватить. Пакистанец стал прятать пса за деревянную перегородку, тот вцепился в неё и рычал. Потом мне сказали, что этого пса мучили, били в детстве, что он из приюта. Вот как зло идёт по кругу.

Парни рассыпают оставшийся кокаин на журнал, скручивают сотку и передают по кругу. Я нахожу в себе силы отказаться.

Снова в машину.

Едем в клуб, который они так разрекламировали. Учитывая, что им всем по тридцатке, говна они советовать не должны. Мы сворачиваем с трассы, едем по подворотням, и оказываемся перед каким-то амбаром, освещенным сотнями маленьких огней. Голливуд какой-то бессмертный. Шесть утра, а никто и не думает спать. Фраза “места знать надо” здесь, как нельзя, кстати. Если не знаешь, куда идти — останешься в пролете, но если знаешь, можно и на бал самого сатаны проскользнуть.

Что я и сделала.

Красные стены. Черный пол. Бюст женщины освещен желтой лампой, она разбросала по телу сексуальные тени. Железные клетки. В них кто-то извивается, танцует. С потолка свисают античные канделябры со свечами. Одна комната лабиринтом уводит в другую, и каждая новая не похожа на предыдущую. Тут крутят файеры, здесь лежат на диванах… Тут выход на балкон… И снова внутрь… Я следую за невидимым белым кроликом… Мне интересно, что в конце… Какая-то лестница, расписанная кислотной краской, подсвечивает неоновым светом дорогу вниз… Я оказываюсь в подвале, где на всю стену показывают фильм ужасов 50-х годов. На экране вампир с огромными зубами смеется в камеру. Из его рта течет кровь. Невооруженным глазом видно разницу между спецэффектами современного кино и гримом тех времен. Давно заметила, что старые ужастики куда более зловещи. Я нахожу путь обратно, скольжу кончиками пальцев по бархатным стенам и оказываюсь в более просторном зале. Музыка нападает, как волны при полнолунии, забирает, тащит вглубь. Когда отпускает одна волна, откуда-то поблизости уже слышится другая. Вокруг прекрасные, высокие вампиры с расширенными зрачками. Нюхают прямо с колен. Мне кажется, они заключили сделку с дьяволом, потому что никто здесь не стареет. Их кожа мерцает, глаза горят. Они — какая-то лучшая, безупречная версия человека. Это, конечно, касательно внешности. Проверять, что там с душами у меня сейчас нет сил.

Я говорю тому парню:

— I am really tired. Take me home.

В ответ:

— I live in Venice. There’s an ocean view right from my window. Come with me.

 

Я долго не решаюсь, но в конце концов покупаюсь на бесплатный завтрак и то, что он обнимет, пока буду спать.

Мы засыпаем в обнимку. Но просыпаюсь я одна. На телефоне вежливые смс: “Я вызову такси, я оплачу тебе завтрак, ты извини, тут дела”. Весь вечер говорил эти глупые прелести про планы на будущее, про семью, детей, и повторял: “Я сын дантиста”. Не знаю, как это должно характеризовать человека. Ты, видимо, автоматом наполовину ангел, если отец — дантист.

Так и выглядит эффект экстази: вся забота и любовь, бескорыстная, наивная, искренняя просыпается в тебе и выплескивается океаном на близстоящего. А на следующий день чувствуешь себя опустошенным дураком. Понимаешь, что никакая это не была любовь, а просто химический эффект. Вызов таких чувств искусственно кажется насилием над самым высшим, на что ты способен. Неудивительно, что бедный сын дантиста, признавшийся мне за ночь в любви раз пять, как любой взрослый человек, прибегнул к единственному логическому решению — сбежать.

— Ты ничего мне не должен, хорошего дня, — пишу я в ответ и собираюсь.

В противовес остальным, не совпавшим с реальностью словам, вид и правда оказался райским: в дали Тихий океан, перед окном пляшут огромные пальмы. Я стала разглядывать остальную квартиру. Большой шкаф с книгами. В углу комнаты четыре сёрф-доски. На столике разноцветный глобус на ножке. Я пробегаюсь по нему пальцами, от Москвы до Лос-Анджелеса, и думаю о родителях. Что они там, интересно, сейчас делают? Чем думают я занимаюсь? Не жди меня, мама, хорошую дочку… Как я зашла так далеко?..

Я вызвала себе “Uber” через карту, на которой осталось всего семь долларов. Хорошо, что для проверки достоверности они снимают и отдают обратно только пять. Как раз уложилась. Так что когда мне приходит счёт в двадцать два семьдесят девять, “Uber” обламывается. “Недостаточно средств для оплаты”. Прекрасно. Лучше мне эту карточку больше не пополнять. С “Lyft” я провернула такую же штуку. Там тоже висит счет под тридцатник.

Из-за Лос-Анджелеских пробок, домой я добралась только с наступлением темноты. Голова до сих пор гудит со вчерашнего дня. Здесь ещё с утра вырубили свет. Сорок тысяч голливудских звёзд в кромешной темноте… И со звёздами такое случается, хоть и сложно поверить. Я спряталась под одеяло и стала прокручивать последние события. Тот парень за весь день больше не написал. На столе догорает красивая свечка. Воск стекает по длинной ручке, и ниточка с красным сердечком застряла где-то там, в середине. Конца уже не найти, но сердце висит, колышется. Хочу тоже колыхаться, только, кажется, на меня тут другие долгосрочные планы “по борьбе со вселенскою энтропией”.

Мне всё это уже не нравится…

Что ж вы из меня циничную, черствую сделать пытаетесь? Как кремень точите, чтоб искры летели. Я уже людям вперед разговоров руку пожимаю с уговором правду говорить, а они всё равно гнилые, у них повадка врать инстинктом условным. Они по-другому не умеют уже. Оценивая диких, залетевших сюда случайно птиц, по своему подобию, они щурят глаза и спрашивают:

— Да у тебя же наверняка не Даша имя. Все эти девочки себе имена придумывают. Проверьте её паспорт. Что это за имя такое вообще?
— А как же меня по-твоему зовут?
— Может Надя. Или Ольга.
— Не, она точно не Ольга….

А счастье — оно простое, и всегда таким будет. Я так ещё тогда, в две тысячи двенадцатом говорила, когда нас со спины на фоне океана фотографировали. Вот только оно, сука, уходит. Оставляет тебе какие-то открытки, ракушки, самодельные подарки. Фиолетовую коробку для благовоний с дельфинами, мерцающими голубыми спинами. Но такая коробочка — всё равно что чучело из любимого домашнего животного. Сувенир на память лишь свидетельствует о силе времени, сметающей, в конечном итоге, всё. Лучше даже не смотреть.

По-детски обидно, что нельзя его просто так получить, это сладкое счастье. Что нельзя прийти к ларьку, встать на цыпочки, схватившись пальцами за железное, крашеное по новой каждой весной окошко с засохшими на краешке капельками, которые никогда теперь не долетят до земли, и сказать продавщице: “Тетенька, а можно мне одно счастье, пожалуйста? Нет, без шоколадной крошки, простое”.

 

Если бы существовал такой ларёк, я бы неслась туда, стирая пятки. Но на деле ни маршрутов, ни подсказок.

Одна сплошная темнота.

Тут тоже в феврале темнеет в пять. Наблюдаешь, как тень деревьев танцует на шкафу, и не можешь решить, стоит ли спать, потому что знаешь, что если уснешь, придется просыпаться. Когда на душе темно, задувайте свечи, выключайте свет. Пусть темнота внутри резонирует темноте снаружи. Как будто электрики сегодня всё это месиво во мне заметили и сказали: “Давай подыграем, вырубай”.

 

 

Мне снится сон. Мы с другом путешествуем. Лежим где-то в пустыне, на земле, и тут какая-то белка пробегает по мне и царапает в кровь ногу. Он решает посыпать рану песком, говорит грязь лечит. Я ему:

— Разве не наоборот? Ты же меня сейчас заразишь. Может у тебя перекись есть?
— Нет, нет. Поверь мне. Я проверял, я знаю.

Я понимаю, что это бред, но решаю не спорить. И вот я, закопанная, лежу на земле. Он куда-то ушел. А потом я вдруг понимаю, что он уже давно в Москве, а я всё так же лежу в песке и жду.

 

У меня никогда не получалось показать человеку степень его важности. Может быть, только спустя время, он найдет себя в моих текстах и поймет, что для меня значил.

 

 

5 ночь. 300 долларов.

Бархатное платье. Чулки. Каблуки.

В качестве клиента мне достается писатель эротических романов от женского лица. Из того же ряда, что и все дешевые книжонки по сто страниц в мягком переплете, которые любят читать женщины в возрасте, чтобы разбавить свою скучную личную жизнь с обрюзгшим мужем фантазиями о мачо-мужчине. Писателю далеко за сорок. Он низенький, коротко стриженный с ,местами, поседевшими волосами. Глаза лисьи. Искушенные. На лице застыла какая-то странная ухмылка.

Он показывает мне свои книги на “Амазоне”, читает стихи. Я радуюсь такому стечению обстоятельств. Еще один писатель! Вот это класс.

И постепенно выхожу из роли, начинаю говорить с ним открыто, по душам. Он спрашивает про мою личную жизнь.

— У тебя есть парень?
— Нет.
— А кто-то, кто тебе нравится?
— Есть.
— И где же он? Сколько ему лет?
— В Москве. Ему двадцать шесть.
— Двадцать шесть?! Мальчишка! Что ты с ним забыла?

Какое-то время мы продолжаем мило общаться, ведем интересную беседу. Но спустя два часа ему становится мало просто общения. Он целует мне руки, ласково убирает волосы с лица и говорит комплименты, как мне кажется взятые со страниц его собственных книг, такого же дешевого вычурного стиля.

— Я хотел бы целовать каждый сантиметр твоего тела. И если вдруг пойму на полпути, что пропустил хоть клеточку, я буду наказан и стану целовать тебя с самого начала.

Боже, меня сейчас стошнит… Я пытаюсь выдавить улыбку, но видимо у меня плохо получается.

— Я для тебя слишком стар? Думаешь, вот он, старик, размечтался!
— Да нет, что ты. Ты не стар. Ты прекрасно выглядишь.
— Правда? Спасибо. -снова целует руку и хитро смотрит. -Приходи ко мне домой на ужин. Я приготовлю мраморную говядину. Я говорил тебе, что, по совместительству, шеф? Мы бы устроили ужин при свечах, с хорошим вином… Мне кажется, я так долго ждал именно тебя.
— Меня?
— Да, я думаю это судьба, что мы здесь встретились…

Я понимаю, что должна подыграть, что должна кокетничать и улыбаться, если хочу чаевых, но не могу себя заставить. Я извиняюсь и выхожу в туалет, протискиваясь между столом и другими мужчинами, облепленными полуголыми девочками с силиконом. От громкого рэпа уже тошнит. В прихожей туалета, как обычно, мнется куча девочек, поправляют макияж и обсуждают клиентов. Выйти в туалет для нас всё равно, что уйти в тыл с поля битвы и морально выдохнуть. Я стою перед зеркалом в смятении. Рядом со мной красит губы худющая девушка. Одна кожа, да кости. На ней золотое блестящее платье с завязкой вокруг шеи. Кажется, ее ключицы сейчас прорвут кожу, настолько они выступают. Она стоит, согнувшись вперед, как знак вопроса. Наверное, у девочки сколиоз. Вид какой-то замученный и прибитый, как у старого выброшенного манекена. Тяжело назвать её симпатичной. Кривая улыбка перекосила лицо. Мы завязываем разговор.

— Слушай, можно тебя спросить? Я тут новенькая и не могу понять… Какие должны быть нормальные чаевые? Сколько ты обычно делаешь на одном клиенте?
— Всегда зависит. Сейчас сделала шестьсот долларов за три часа.
— Fuck! How?!
— I can’t tell you my ways! But I know how to get money out of those boys! — она улыбается и подмигивает.- Приходи работать в нашу компанию “Барби”, тогда расскажу. Я уже год здесь. Сначала тоже не получалось, могла уйти со ста долларами… А теперь всё как по маслу.
— Да, но как? Я не понимаю…
— Ладно. — говорит она с затворническим видом. — Иди сюда.

Они берет меня за плечо ледяными руками и утягивает в кабинку туалета. Шатаясь на шпильках, она стягивает нижнее белье и усаживается писать, совершенно не стесняясь меня. Затем пристально смотрит мне в глаза исподлобья, добавляя значимости своим словам:

— Они платят тебе за враньё. За то, что ты убеждаешь их в том , что они красивы и привлекательны. Изображай, что очарована, как будто вот он, твой принц, который спасет тебя. Как будто, каждый из них — твоё всё. Они не приходят сюда за сексом. Они приходят за иллюзией. Сказкой, что они желанны сексуальными девушками, которые в реальной жизни на них никогда не посмотрят.

Я вернулась в комнату. Играла медленная музыка. Писатель стал со мной танцевать.

— Ну, что скажешь насчет ужина?
— Что звучит заманчиво.
— Я думаю, ты должна дать мне шанс завоевать твое сердце. Нам будет здорово вместе… Мы оба с отличным чувством юмора. Я для тебя то, что надо.
— Я ведь сказала, что скоро уезжаю.
— А ты возвращайся ко мне. Возвращайся.

Все мое нутро кричит: ”Какое вместе?! Ты старше моего отца, чертов извращенец!”, но вслух я произношу:

— Всё возможно…

Он берёт меня за плечи, поворачивает и обнимает со спины, зарывшись носом в мои волосы так, как будто мы уже давно вместе. Гладит мои оголенные плечи, дышит на ухо…Тело предательски покрывается мурашками. Оно по привычке думает, что это любимый человек. Мне становится еще гаже.

Я смиренно перешагиваю в такт музыке на своих черных сапогах из секонд-хэнда, которые мне велики на два размера, поправляю платье и считаю секунды, когда всё это закончится. Я чувствую себя собакой, на которую одели ошейник и притянули к ноге за поводок. Внутри меня всё взрывается. Мне хочется оттолкнуть его, вырваться и сбежать. И в этот момент я понимаю, что лучше отбиваться от армян, которые пытаются всех и вся облапать, лучше торговать телом, чем позволять кому-то покупать твою душу.

Всё это время я думаю о друге. О том, что есть девушка, в чьи волосы он зарывается сейчас. А я тут танцую, одетая как проститутка, и рассказываю о нем клиентам… Так горько мне не было давно.

Я достаю из сумочки телефон, проверить время. На нем светится сообщение:

Работаю с сегодняшнего дня в убере. Мне, кстати, по кайфу. Музло играет отличное, с народом болтаю, пока едем. Все пока только молодые попадались. С каждым просто сразу на ты, и нормуль. Вот только не быстро как-то деньги капают) похуй, прорвёмся. Ради яхты! Ты как?

Закончился третий час. Я взяла деньги и ушла.

После той ночи я больше не вернулась на эту работу.

Пришло время гнать в Мексику, но меня окончательно накрывает. Я понимаю, что больше туда не хочу. Что я не смогу гулять по улицам, где жил мой друг и узнавать его в каждом прохожем. “Там всё пропитано мной”. Я окончательно теряюсь в происходящем. Не знаю, что делать дальше. Жесткий диск моей памяти забит историями. Компьютер — фотографиями. Я не могу больше воспринимать никакую новую информацию. Я прячусь дома, потому что знаю, что приключения ждут меня уже за первым углом, а я к ним не готова. Мне нужен перерыв. И, пока в нашей квартире проходят съемки обложки для сериала, который отснял Волшебник, я созваниваюсь со своей любимой художницей из Казахстана, с которой мы делили один “хомстей” на Бали в далеком 2012-м, и всё ей рассказываю. Моя волшебная русалка, ведьма в сотом поколении, в этот момент раскрашивает своё лицо профессиональным гримом. Она похожа на Бальтазара из сериала “Зачарованные”. Мы смеемся. Мелодичным успокаивающим голосом она говорит:

— Приезжай ко мне, Дашуля. Ты здесь отдохнешь, допишешь свои истории. Я тебе иллюстрации сделаю… Побудешь со мной, придешь в себя и полетишь домой.

Учитывая, что “домом” для меня давно стала геолокация любимых людей, Мими — это тоже дом. Да, мне надо к Мими. Она мудрая, она подскажет, что делать. Я не могу сейчас рассуждать рационально.

И я купила билет.

Через сорок часов я сменю плюс тридцать на минус тридцать. Такая вот символичная разница в погоде между Лос-Анджелесом и Астаной. Алиса возвращается домой из Зазеркалья….

Собираю вещи под танго. Уже не одинокая Полозкова читает на музыку свои стихи. За левым плечом на басу сидит её будущий муж. Я кидаю вещи в рюкзак и повторяю по кругу комично совпадающие с моей реальностью слова:

Давай будет так: нас просто разъединят,
Вот как при междугородних переговорах –
И я перестану знать, что ты шепчешь над
Ее правым ухом, гладя пушистый ворох
Волос ее; слушать радостных чертенят
Твоих беспокойных мыслей, и каждый шорох
Вокруг тебя узнавать: вот ключи звенят,
Вот пальцы ерошат челку, вот ветер в шторах
Запутался; вот сигнал sms, вот снят
Блок кнопок; скрипит паркет, но шаги легки,
Щелчок зажигалки, выдох — и все, гудки.
И я постою в кабине, пока в виске
Не стихнет пальба невидимых эскадрилий.
Счастливая, словно старый полковник Фрилей,
Который и умер — с трубкой в одной руке.
Давай будет так: как будто прошло пять лет,
И мы обратились в чистеньких и дебелых
И стали не столь раскатисты в децибелах,
Но стоим уже по тысяче за билет;
Работаем, как нормальные пацаны,
Стрижем как с куста, башке не даем простою –
И я уже в общем знаю, чего я стою,
Плевать, что никто не даст мне такой цены.
Встречаемся, опрокидываем по три
Чилийского молодого полусухого
И ты говоришь — горжусь тобой, Полозкова!
И — нет, ничего не дергается внутри.
— В тот август еще мы пили у парапета,
И ты в моей куртке — шутим, поем, дымим…
(Ты вряд ли узнал, что стал с этой ночи где-то
Героем моих истерик и пантомим);
Когда-нибудь мы действительно вспомним это –
И не поверится самим.
Давай чтоб вернули мне озорство и прыть,
Забрали бы всю сутулость и мягкотелость
И чтобы меня совсем перестало крыть
И больше писать стихов тебе не хотелось;
Чтоб я не рыдала каждый припев, сипя,
Как крашеная певичка из ресторана.
Как славно, что ты сидишь сейчас у экрана
И думаешь,
Что читаешь
Не про себя

 

 

Весь путь через Атлантический слушаю Пинк Флойд, рисую и думаю, что же я ему скажу. Из-за волнения не могу уснуть.

Видела я сегодня твою Гренландию. Один сплошной снег. Не знаю, тут как-то пусто и похоже очень холодно. Я мчусь к тебе со скоростью девятьсот сорок четыре километра в час, а ты даже и не знаешь.

 

 

 

Москва.

Билет в Казахстан был, к сожалению, только через Москву. Я готова была как угодно ее облететь. Не могу я так сразу…

В аэропорту сидеть ещё несколько часов. Никто, кроме Мими и моего друга Лиса не знает, что я уже на этом континенте. Остальные друзья ждут новостей по прохождению мексиканской границы.

Я с трудом понимаю, что происходит. Здесь уже вечер. Перепрыгнула в будущее, вперед на десять часов. В Астане накину еще три. Нормально. Может там уже машины будут летать по улицам, как в “Назад в будущее”?

Пока я отсутствовала, в Москве сделали дурацкую систему подключения к wi-fi. Нужно дать свой номер и подтвердить что-то там с помощью смс. А у меня американская симка. Словить интернет удается только у входа в терминал. Билайн милостиво предоставил пятнадцать бесплатных минут. Красными глазами гляжу в телефон и пишу сообщение.

Я:
Майкл Джексон и правда трахал детей. Траволта, Уил Смитт и Том Круз трахают мужиков. Это всё о голливудских сплетнях. P.s.: я скучаю. P.p.s.: мне страшно. P.p.p.s.: Я не хочу тебя проебать.

Он:
Из сердца проебать будет не просто. Про Джексона вообще огонь, Даш. Всем расскажу. Правда мне похуй кого он трахал. Искренне. 🙂

Я:
А я вот расстроилась. Слушай, я тут какую-то херню натворила…

Он:
И многоточие…

Я:
Наверное, лучше показать…

Он:
Постриглась?

Я:
Зайдешь в скайп?

Он:
Покрасилась. На лысо?

Я:
Не гадай. Все равно не угадаешь.

Он:
Да я и не пытаюсь. Чужой мозг — секрет. Позвони, я чёт не могу.

Набираю. На голубом фоне появляется фотка в пикселях и время. 22:22.

Темный экран. И вот его лицо.

— Привет.
— Привет! Я ебал эту разницу во времени! Извини, я только домой пригнал, таксовал весь день… Так… Ну ты не побрилась. Что ты же тогда натворила?
— Я не знаю, как тебе сказать… Наверное лучше просто покажу.

Я поднимаюсь со ступенек и встаю на фоне подсвеченных табличек с надписями: “Информация”, “Выход 1”, “Выход 2”, “Автостоянка”, “Электропоезд в Москву”.

— Что-то это ни хуя не Мексика, Даш…
— Да, походу это ни хуя не Мексика, Никит.
— Ты что в Москве?
— Я в Москве…

Он начинает смеяться.

— Я старый человек! Со мной нельзя такие сюрпризы устраивать!
— …и через три часа я отсюда улетаю.

Его лицо меняется.

— Серьезно, да?
— Абсолютно.

Дальше я отчетливо запомнила его реакцию, посекундно, как в замедленной съемке. Он не попросил объяснений, не спросил, ни какого черта происходит, ни как так вышло, ни что я здесь делаю, ни куда и на сколько лечу и когда вернусь. Он просто сказал:

— Ну я выезжаю. Ты в Шереметьево?

Такого расклада я вообще не ожидала.

— Да это же далеко… Пока ты с Чистых Прудов доедешь…

Он смеется ещё сильнее.

— Ах, значит ЭТО далеко, да? Телефон говорит, что через час буду. Какой терминал?
— F…
— Всё, выезжаю, давай! Блять, а я только накурился!..

 

 

Конец истории.

 

 

А теперь режиссерская версия:

Проходит час двадцать. Его нет на связи. Через двадцать минут закроют регистрацию. Я сижу на лестнице и наблюдаю, как элегантно одетая парочка в “Шоколаднице” тратит деньги на кофе по завышенной цене. Рядом с их столиком стоят большие, чистенькие чемоданы. Животные другой стаи.

В голове всплывает диалог:

— У меня тут кое-кто появился… Но я ее сразу предупредил, что это не надолго, и что в какой-то момент я уеду.
— Ты влюбился?
— Она влюбилась… А я, как ты выражаешься, подвлюбился.
— М-м…
— Но она москвичка. Она не из нашей стаи, Даш.

И мы оба начинаем выть во всю глотку, перед ноутбуками на разных континентах, да так, что все белые воротнички “Coupa cafe” (ресторан в Пало Альто на Рамона Стрит, знаменитый тем, что туда приходят заключать деловые сделки), с ужасом оглядываются в поиске диких собак.

Именно этот человек протащил меня через все невзгоды зимы и осени. Ему я звонила, выходя с гудящей головой из квартиры обиженных мальчиков, и исповедовалась в грехах… Мне он писал длинные “это пиздец, Даш” письма из Владивостока, сходя с ума от возвращения на родину после трех лет… С ним мы пили чай, ром, вино и виски, чокаясь через экран… С ним мы накуривались из черных бонгов по скайпу… С ним играли на гитарах по очереди и сыпали друг другу комплименты… Ему я, промокшая до нитки, демонстрировала подаренный читателем номер-люкс в Портленде после двух недель ночевок у наркодилеров и в холодной машине… Мне он махал рукой из Ташкента, пока Степа забивал “мокрый” и дул прямо на камеру… Мне показывал свои барабаны, книги, медали и старый винил отца, Бог знает какого века… Ему я показывала блюющих украинцев в заснеженном Тахо первого января… С ним мы пинали мяч под “Кровосток” в подвале Сан-Франциско и торговались за траву у негров на Мишн Стрит… С ним встречали шесть утра у залива, деля сигарету и мысли о том, что будет дальше, после этой жизни… Ему я передавала два “Жигулевских” и воблу в красной ленточке на встречу с подписчиками в Москве… Он был закулисным свидетелем всего, что во мне на самом деле происходило в Америке… Всех счастливых и несчастных моментов… Всех порывов души. Это с ним мы были знакомы вживую всего восемнадцать часов… И именно эти восемнадцать часов повернули остальной ход событий этой большой истории в совершенно другое русло…

И вот, он все-таки приехал. Идет навстречу в своих зеленых штанах и красном пуховике. Настоящий, объемный, живой. Я не знала, как реагировать.

Он обнял меня. И карусель, которая разогналась за это время до тошнотворной скорости, остановилась.

— Никита… Что за пиздец…
— Да я вот тоже не понимаю.
— Это что реально ты?
— Реально я, Даш.

Я даже не успела его разглядеть.

— Сейчас я отстранюсь на десять сантиметров, увижу твое лицо и тогда поверю, наверное. Но мне страшно.
— Тогда давай еще так постоим.

 

И мы стояли.

Пустой аэропорт.

Его руки. Его татухи. Его лицо. Мать его, не может быть…

— Сколько у нас есть времени?
— Восемнадцать минут.
— Пойдем покурим?
— Пойдем.

 

Он надевает на меня свой пуховик. Мы выходим на улицу, проходим мимо жадных до денег таксистов, садимся в его машину, чтобы не мерзнуть, и закуриваем. Я не спала уже сутки. Сознание потихоньку начинает триповать.

— Мне кажется, я все восемнадцать минут буду просто молча на тебя смотреть. Я начал ехать, и всё сошлось. Выехал из дома и понял, что у меня пустой бак. Но вспомнил потом одну заправку по дороге, если б не она — встрял бы где-нибудь на полпути… Я в какой-то момент передумал ехать, Даш. Стал уже даже тебе письмо писать… У меня тут совсем другая жизнь… Но как только тебя увидел — понял, что всё это бред.

На эту другую “жизнь” он сослался еще несколько раз. А потом выдал фразу, от которой меня перекосило.

— Главное, чтобы мои люди поняли мой образ жизни…

Я знала, что он пытается сказать.

В какой-то момент хотела дать ему пять, а он вместо этого взял мою руку в свои ладони и, задумавшись, прокрутил моё кольцо с латинским “смелым судьба помогает” вокруг пальца.

— Эх, а я собиралась встретить тебя с ромом “Малибу”, как обещала…
— Успеем еще. Мне кажется, я приеду домой и буду думать, что это был сон.

Время закончилось. Пора выходить.

— Надо тебе что-нибудь подарить, — он оглядывается на заднее сиденье и ищет что-то глазами. — А, ты же вернешься через неделю… Что-то я вообще не в себе…

Он проводил меня до зеленого коридора. Посадка уже заканчивалась.

Мы обнялись три раза подряд, и я еле заставила свои ноги идти в противоположном от него направлении.

 

(Добрый друг… Я искренне надеюсь, что ты и твоя девушка, та самая, что забрала из кадра моё пиво “Жигулёвское”, никогда не прочитаете эту историю).